Среди казаков существовало три политических группировки:
1) чисто военные казаки, т.е. те, которые отступили из казачьих регионов с немцами под началом атамана Доманова, позже это соединение стало частью немецкой казачьей дивизии фон Паннвица
2) другие находились непосредственно под началом генерала Краснова и его Единого Казачьего Управления. Немцы много возились с Красновым, предоставляли ему привилегии, обещали казачий суверенитет и пр. Эти декларации вызывали у казаков надежды и придавали силы, в результате они поставили на немецкую поддержку в вопросе отделения. Даже Краснов, противник сепаратизма, старый царский офицер, в конце своей жизни объявлял, что он сторонник независимой Казакии, хотя в частном разговоре он сказал мне, что все же не сепаратист. Это было чистым конформизмом с его стороны. Власов и Краснов встречались дважды, во второй раз в присутствии целой группы людей, в том числе меня. На этой встрече Краснов высказал свое пожелание выступить с РОА единым фронтом, перевести казачьи соединения на восточный фронт, но настаивал на том, чтобы стать "правой рукой Власова". Казачий штаб должен был существовать и дальше. Координация казаков и РОА должна была осуществляться на паритетной основе (декабрь 1944-го) . Позже Краснов прислал Власову письмо, в котором он более решительно и жестко обрисовал свою позицию в неприемлемой для Власова манере. Власов не слишком пекся о Краснове, но не в силу политических или военных причин. Краснов и сам осознал, что его план был тактически неприемлем.
Между тем в казачьих соединениях началось движение в поддержку слияния с РОА. Из-за этого Доманов порвал с Красновым (март-апрель 1945-го). Но Краснов продолжал протестовать: мол, он не может рисковать и идти на конфликт с немцами. По моему личному впечатлению, однако, Краснов был старым и утомленным человеком, и если бы нашелся подходящий "продолжатель дела", то он бы отошел в сторону.
3) последняя группа – казачьи сепаратисты под началом В.Глазкова. У них никогда не было особой поддержки, они были в основной массе авантюристами. У них не было контакта с КОНР.
Накануне капитуляции предполагалось, что вопрос решен, и что казаки присоединятся к РОА тем или иным способом. Семена Краснова, племянника атамана, убедили присоединиться к РОА. Такова история Казачьего штаба.
В казачьей дивизии фон Паннвица на самом деле было меньше половины казаков. Остальные самовольно назвали себя казаками, чтобы выбраться из лагеря военнопленных и спастись от худшей участи. Но "настоящие" казаки в целом спокойно относились к этому.
Казаки носили полностью немецкую униформу, у РОА были свои собственные знаки отличия и кокарды. Власов никогда не давал клятву Гитлеру в отличие от Краснова. Пронемецкая ориентация последнего уходит корнями еще в 1919 год.
Отношение личного состава власовских дивизий к поведению и жестокостям дивизии фон Паннвица в Югославии было крайне негативным, казачьих генералов Духопельникова и Кононова сильно не любили.
Когда главный штаб РОА назначал офицеров, немецкая комиссия проверяла их военную компетентность. Штаб Кестринга настаивал, что солдатская книжка каждого должна содержать специальный штамп, указывающий звание. Кестринг в целом был враждебен к усилению влияния РОА, в отличие от Гудериана. С другой стороны, Штрик-Штрикфельдт слишком сильно был привязан к РОА. Гиммлер долго пытался отделаться от него.
В феврале 1945-го Гиммлер по каналам СС послал секретную директиву (я не знаю, получил ли он одобрение Гитлера на это или нет). В ней говорилось, что вне зависимости от того одержит Германия победу или нет, вся верхушка РОА должна быть ликвидирована. В приложении к приказу был список лиц, к которым это относится. Мы узнали об этом приказе накануне пражского восстания.
Оберфюрер СС Крегер был офицером связи между Гитлером и Власовым. Несмотря на чрезвычайную "сентиментальность" он был садистом. Он мог сыграть ноктюрн Шопена, а потом встать и расстрелять 30 человек. В Чехословакии несколько служащих РОА пытались убить его. Поздняков должен быть в курсе этого эпизода. Ходили слухи, что Крегер попал в плен к американцам.
Барон подполковник Клейст возглавлял в Дабендорфе абвер. Сейчас он живет под Марбургом, с ним можно связаться, используя мою рекомендацию.
Отношения между РОА и немцами испортились в начале 1945-го. Гиммлер требовал перевести первую дивизию из Мюнзингена на восточный фронт. Власов отказался, указывая, что
1) уже слишком поздно: Советы вышли к Одеру
2) одна дивизия сама по себе ничего не сможет сделать, изначально планировалось, что у РОА в 1945-м будет десять дивизий.
Когда Гиммлер продолжил настаивать, Власов согласился на перевод первой дивизии при условии использования ее в качестве тыловой части. Так первая дивизия оказалось в районе Кюстрина. Были осуществлены лишь две небольшие операции – на деле рекогносцировочные мероприятия под командованием генерала Сахарова, чтобы проверить реакцию советских войск на наше появление. Обе операции прошли довольно успешно. Немцы тоже были впечатлены, наградили несколько человек железными крестами и пр, и приняли решение бросить первую дивизию в бой. Было приказано переклассифицировать первую дивизию РОА в 660 гренадерскую дивизию. Власов и командир дивизии Буняченко активно протестовали и пригрозили сдачей фронтовых позиций. В то же время Ветлугин как глава разведки выяснил, что советский штаб спешно меняет русские части, стоящие на участке фронта напротив РОА на румынские, болгарские и монгольские.
В штабе первой дивизии шли громкие споры о будущем. Конфликт с немецким командованием казался неизбежным. Одни предлагали усилить первую и вторую дивизию, призвать казаков и другие соединения и пойти воевать на восточный фронт при условии, что русским частям будет предоставлен участок фронта, на котором они будут действовать самостоятельно. Ветлугин предложил отправить специальные группы пропагандистов и партизан за линию фронта. Но план провалился, так как главное управление СС постоянно выдвигало возражения. К этому времени после тяжелых боев регулярные войска вермахта отступили к Берлину, почти все управление было в руках СС.
Немцы продолжали настаивать на использовании первой дивизии и в итоге в марте 1945-го она вступила в бой на Одере. Эта операция была недолгой и бесполезной, в основном потому что немцы не смогли предоставить артиллерийскую поддержку. Три батальона, высадившиеся на восточном берегу Одера вынуждены были отступить через реку. Этот эпизод укрепил решимость Власова отказаться от боевых действий на востоке. Был использован старый оперативный план – в экстренном случае надо постараться сконцентрировать все силы РОА равно как и казацкие дивизии на юге. Существовали различные разновидности плана:
1) концентрация в Словакии и атака находящихся там слабых частей Красной Армии
2) прорыв в Югославию
3) движение на запад, если западные союзники найдут предложенные условия возможными.
Таким образом части РОА начали двигаться в сторону Чехословакии.
Немецкие войска пытались воспрепятствовать нашему движению на юг, но не решались стрелять. Дивизия СС "Лейбштандарт Адольф Гитлер" преградила путь к Эльбе, но когда Буняченко предупредил их, что откроет по ним огонь, эсэсовцы пропустили первую дивизию РОА. В ответ немцы отказались обеспечивать войска РОА питанием и топливом. В результате дивизия была вынуждена самостоятельно добывать себе пропитание, чаще всего угрожая автоматами местному населению или нападая на магазины и склады, чтобы получить топливо и провиант.
Когда мы вошли в Чехословакию, многие офицеры узнали о секретном приказе Гиммлера устранить всех лидеров РОА. Ветлугин получил фотостат приказа от своих агентов в рядах СС. Эту информацию нельзя было прямо довести до солдат, но делались намеки, что немцы ведут "предательскую политику".
Буняченко был вне себя. Пока Власов уехал изучать возможность перемещения русских войск на словацкий фронт, Буняченко издал приказ, объявляющий состояние войны с Германией. Далее он приказал разоружать немецкие войска, солдатов вермахта отпускать, эсэсовцев арестовывать, оружие передавать чехам. Так были разоружены более 10000 человек.
Власов встретился с Буняченко в Бероуне. Неожиданно проявились глубокие разногласия между ними. Власов до самого конца выступал против открытого разрыва с немцами. Буняченко с другой стороны заявил, что он как командир дивизии несет полную ответственность за ее действия и за личный состав, и что Власов не более чем "гость" в его штабе. Власов ответил не менее резко. В то же время первая дивизия вызывала головную боль у немецкого верховного командования. Может показаться странным, но между 25 апреля и 10 мая первая дивизия была самым сильным отдельным формированием на чешской земле. Немцы отступали и зачастую просили РОА о защите, опасаясь эксцессов со стороны некоторых чехов.
Власовцы разоружали немцев, забирали себе их оружие, срезали орлов с немецких пилоток и оставляли в их солдатских книжках непристойные куплеты, поговорки и рисунки, посвященные нацистам и Гитлеру.
Первая дивизия оставалась в районе Бероуна до самого начала пражской операции. В районе 3 мая два чешских офицера и один унтер-офицер (которые служили в немецкой армии) прибыли, чтобы увидеть Буняченко и пригласили его на совещание в Лани. Буняченко попросил Ветлугина поехать вместо него. Тот взял с собой стрелковый взвод. В Лани его встретили два капитана в чешской форме. Один из них хранил молчание, однако, было очевидным, что у него больше власти, позже стало известно, что он советский офицер. Второй был просоветски настроенным сторонником Бенеша. Он спросил Ветлугина, что собирается делать первая дивизия, и тот в ответ объяснил отношение РОА к Советам, также Ветлугин не согласился на то, что первая дивизия будет бездействовать. Стороны расстались, не договорившись, и Власов впоследствии одобрил нежелание Ветлугина идти на компромисс (Ветлугин тогда носил имя Тензеров).
В это же время началось пражское восстание, и немцы безжалостно пытались его подавить, используя наземные силы и авиацию. Первая дивизия была готова двигаться на юг, ведя пропаганду среди чехов, которые встречали ее очень дружественно. На всем пути следования дивизия меняла немецкую администрацию на чешскую. 3 мая (?) стало очевидно, что восставшие в Праге терпят поражение. Пражское радио сначала обратилось к Красной Армии, которая стояла в 35 километрах, но ограничивалась "внимательным ожиданием". Когда красные не смогли прийти на помощь, пражское радио попросило "братьев славян", т.е. власовские силы, помочь им. Тот же чешский капитан, который присутствовал на совещании в Лани появился в штабе первой дивизии и попросил не вмешиваться. С другой стороны люди, прибывшие из Праги, описывали жестокости немцев, вынуждая нас поспешить на помощь, среди них был чешский офицер, который раньше был офицером царской армии.
Тогда в штабе первой дивизии было созвано совещание. Сначала капитан Антонов (личный адъютант Власова) и Тензеров вошли в контакт с американской армией, предложив два условия
1) американские войска "игнорируют" существование первой дивизии, ответ штаба 3 армии был неоднозначным, но склонялся к "нет"
2) американские войска войдут в Прагу, если власовским силам удастся вытеснить немцев.
Вслед за тем штаб РОА решил, что мы больше не связаны с немцами обязательствами, и первой дивизии был дан приказ идти на Прагу. Сам Власов не принимал участия в совещании, он находился в нескольких километрах - лежал в постели с гриппом. Когда он узнал о принятом решении, он начал возражать, говоря, что выполнение подобного приказа невозможно. Но мы ответили, что отзывать приказ уже поздно. Вслед за тем пражское радио передало сообщение, что власовцы подходят к Праге и попросило союзников не стрелять в них – ведь с воздуха их легко было спутать с немецкими войсками. И действительно ни американская, ни британская авиация не атаковала первую дивизию. Германский офицер прибыл к Буняченко и попросил его "передумать". Но Буняченко приказал двигаться к Праге. Аэропорт был на два дня заблокирован, а затем захвачен. В городе прибытие наших частей склонило баланс сил на чешскую сторону, и немцы отступили в Старый Город. Вскоре после того, как Буняченко лично начал направлять артиллерийский огонь на старый замок, немцы вывесили на нем белый флаг. Были устроены переговоры о капитуляции, на которых присутствовало несколько американцев, как-то попавших туда. Немцам было разрешено отступить.
После окончания боев представители пражского муниципалитета прибыли, чтобы увидеть Власова. Они передали ему очень высокопарный документ, в котором город выражал вечную благодарность власовским силам. Однако Власов не захотел принять его, и с делегацией разговаривал Буняченко. Чехов, однако, насторожили такие вещи, как надписи на наших танках , на которых мелом было выведено "Смерть Гитлеру и Сталину". Буняченко объяснил, что мы не хотим соприкасаться с советскими войсками, но первая дивизия будет ждать, пока американцы сменят их в Праге. Затем чехи попросили все же отвести наши части из Праги, так как они считали, что опасности больше не существует и рассматривали советские войска как дружественные.
Стало известно, что американские танки остановились на некотором расстоянии от Праги, в район Пльзеня, хотя они легко могли продолжать движение. Затем мы получили радиосообщение, текст которого я запомнил почти дословно. "Не помогайте американцам обосноваться в Праге. Прага не должна быть ни американской, ни британской, а славянской. Подпись: представитель НКВД в Чехословакии". Фамилия его была то ли Никандров, то ли Никифоров.
В результате первая дивизия отступила в Шлюссельбург, примерно в 25 км от Праги. Там высшие офицеры стали совещаться, что делать дальше. По одному предложению Власов и его окружение должны были спрятаться, другие говорили, что надо идти к американцам. Так как первая идея была сочтена неприемлемой, было решено, что Власов должен направиться в американский штаб в Пльзене, чтобы попросить о гарантиях безопасности и добиться перехода власовских сил через линию фронта (включая, если необходимо, их разоружение американцами).
Власов с группой офицеров (включая Тензорова) направились в Пльзень. Переговоры были безуспешными. У американского генерала не было полномочий принимать такого рода решения. Он издал приказ разоружить дивизию, сделав исключение для личного оружия офицеров и десяти винтовок на каждую роту. 12 мая группа вернулась к первой дивизии, сопровождаемая двумя американскими танками. Здесь мы выяснили, что американо-советская демаркационная линия проходит через деревню, в которой мы располагались.Сам Власов жил в замке у американского коменданта капитана Донахью (?) из танкового корпуса. Там он провел 13 мая. Около полудня 14-го мы направились к нему в сопровождении Буняченко и других – он назначил Тензерова офицером связи между штабом и первой дивизией. Часом позже капитан Антонов и несколько других офицеров вернулись и доложили, что колонна, в которой ехал Власов, была остановлена возле замка советскими войсками. Американцы не оказали никакого сопротивления, и советские войска захватили Власова и его сопровождающих.
С этого момента первая дивизия распалась. Люди переоделись в гражданскую одежду, многие попытались перебежать в американскую зону, остальные покончили с собой.
Во время похода на юг в апреле войска были готовы воевать в Словакии, хотя и присутствовали явные антинемецкие настроения, отчасти из-за того, что было очевидно, что немцы проиграли войну. Мы надеялись, что американцы помогут нам, относительно этого ходили слухи. Военная ситуация в Словакии, если рассматривать местность и малое количество советских сил там, была такова, что проект не казался полностью фантастическим. Сам Власов настаивал на том, что надо сконцентрировать на юге полмиллиона человек, и американцы волей-неволей будут должны с ними считаться.
Идея прорыва в Югославию была более старой. План предполагал контакт с Михайловичем в попытке объединить силы и тем самым удержать Советы вне Балкан. Нашей целью была сохранить наши войска. Поэтому сам Власов предпочитал этот план. Контакты и отношения с Михайловичем были установлены задолго до того. У нас также была связь с льотичевцами.
Другой идеей в преддверии пражской операции было продвижение на запад: изложить свою программу американцам и просить об интернировании. План сконцентрировать все силы победил, но Трухин так и не смог добраться до ставки Власова.
Когда было сформировано Управление Безопасности, его изначальные цели не включали пропаганду, за которую отвечал Жиленков. Но так как Жиленков (пусть и самовольно) склонялся к немецкой линии, Власов попросил – или скорее разрешил – Тензерову создать пропагандистский сектор в Управлении Безопасности. Официальные органы, такие как "За Родину", "Воля народа", "Воин РОА" и "Наши крылья" продолжали издаваться независимо. Управление Безопасности в первую очередь занималось пропагандой среди красноармейцев, что включало такие вещи, как выпуск фальшивых номеров Правды с ложными приказами Сталина касательно послевоенной политики. В других номерах печатались основанные на фактах статьи о РОА и ее целях, ее взаимоотношениях с немцами, об отношениях между СССР и западными союзниками (которые именовались не союзники, а заложники). Партийная история после 1924-го была представлена в форме биографий Сталина, Мехлиса, Андреева, Берии и др. Хорошо принимались статьи, посвященные разоблачению лживости аргумента о том, что Ленин был много лучше Сталина. Также там были размышления, как советские люди должны вести себя после победы Советов. Это было вполне в духе плана Власова установить личный контакт с Жуковым и Рокоссовским, в духе его ставки на "бунт маршалов". Было послано несколько человек, но им не удалось выйти на контакт с Рокоссовским, относительно намерений Жукова я не знаю (см. "Часовой") Предположительно об этом инциденте стало известно во время власовского процесса 1946-го в Москве, и поэтому Жуков оказался в опале. Мы также посылали листовки западным союзникам, пытаясь объяснить цели РОА.
Пражский манифест был распространен в 4 миллионах копий, частично с помощью авиации, включая 400 самолетов мальцевского соединения, но также и немецкие самолеты. Другие материалы разбрасывались упаковками и связками нашими наземными соединениями. Вся работа велась довольно интенсивно.
Жиленков был неприятной личностью. Если бы не его провласовская позиция, я бы его арестовал. Он был секретарем одного московского райкома. У него был острый язык, чутье, он был типичным поверхностным, хотя и эффективным партийным чиновником. Он считал, что Власов его защитит. Он был бестактен и груб. Жиленков - единственный офицер во власовских войсках, получивший высокое звание – генерал-лейтенант – не имея оснований для этого. У него не было военного образования. Немцы дали ему это звание, чтобы быть уверенными в его лояльности.
Когда немцы искали того, кто сможет возглавить КОНР, Жиленков в немецких глазах был кандидатом номер два за Власовым. В конце 1944-го главное управление СС продвигало его кандидатуру как соглашателя чистой воды. Он почти получил должность накануне Пражского манифеста, но друзья убедили его не занимать ее. Он был не чужд личному обогащению, устраивал бесконечные оргии с большими количествами спиртного и активным участием женщин. Он любил прогуливаться по улицам под ручку с женщинами и с двумя огромными охотничьими псами. Из-за него часть пропагандистской работы так и не была сделана, включая задачи, которые "Воля народа" вполне могла бы решить. Власов не любил Жиленкова, но хотел избежать любых расколов.
Малышкин был вполне пристойной личностью в этой компании. Он был интеллигентом и гуманитарием, крайне ненавидимым СС, которое ненавидело и Трухина.
Генерал Лукин, прежний комендант Кремля, был военнопленным в Цитенхорсте. При взятии в плен он потерял руку и ногу. После этого мы провели четыре месяца вместе. Он был очевидным антикоммунистом, но отказался вступить в РОА. Власов сам вел переговоры с ним, я не знаю, о чем там шла речь. Я также не знаю, обращались ли немцы к нему напрямую. Он не верил в возможность немецкой победы и не хотел быть "игрушкой судьбы". Немцы освободили Лукина, он прибыл в Вустрау, но не работал там. По его собственному пожеланию его вернули за колючую проволоку. Он даже оставил в Вустрау свою искусственную ногу – из протеста, чтобы показать, что он ничего не принимает от немцев. В конце войны он вернулся в СССР. Лукин был популярен, хотя Малышкин, возможно, был умнее его. Трухин тоже был крупной фигурой, но исключительно военным человеком.
Полковник Боярский был нервным, плохо контролирующим себя, истеричным человеком, настроенным резко антисоветски и в то же время антинемецки. У него были определенные принципы, на которые он опирался. Именно Боярский стал заместителем Власова. Четыре полковника получили генеральские звания, когда был оглашен пражский манифест, некоторые другие (всего десять, в том числе Поздняков) были представлены к званиям, но не прошли. Получили звания Буняченко (командир первой дивизии), Зверев (командир второй дивизии), Меандров (глава военной пропаганды) и Боярский. Я в отличие от многих высоко ценю Боярского.
У РОА были пропагандисты во Франции (Париж) и Дании. Крылов мог бы рассказать о них. Калугин мог бы дать хороший отчет о политике РОА. Нынешний адрес Кнюпфера можно узнать у Кастеля, бывшего референта восточного министерства, крайне пронемецкого. Он был в прошлом адъютантом Столыпина, старый человек, совершенный реакционер. После войны он был в лагере Колорадо.
Идентификация респондента (хотя он несколько раз говорит в ходе интервью о себе в третьем лице) не вызывает затруднений. Начальником управления безопасности КОНР был Н.В.Тензеров.
В 1947 году советская сторона представила (бывшим) союзникам "Список изменников Родины и военных преступников из числа советских граждан, скрывающихся в союзных зонах оккупации Германии". Под номером 1 в нем значился:
Пузанов Николай Васильевич, 1904 г. рождения, уроженец г.Ярославль, проживает в Американской зоне в районе г.Касселя под фамилиями Тензеров Евгений Васильевич и Прозоров, служил в Красной Армии.
На судебном заседании судебного заседания военной коллегии верховного суда СССР в 1946 то же имя назвал генерал Ф.И.Трухин:
Председательствующий. В чьем же ведении находился отдел безопасности комитета?
Подсудимый Трухин. В ведении Малышкина. Организован он в ноябре 1944 года Калугиным и начальником отдела безопасности КОНРа Тензеровым - доцентом, математиком, настоящая его фамилия как будто Пузанов. В задачу отдела входило выявлять людей, враждебно настроенных к Власову, удалять их и обеспечивать работу учреждений и формирований, а также обеспечивать личную охрану Власова, связь с СД. Я к этому отделу имел прямое касательство и постоянно имел все рабочие сводки.
Наконец, Пузановым его называют в своих послевоенных мемуарах и деятели НТС. Б.В.Прянишников даже добавляет некоторые биографические подробности
В номер я вошел первым, а минуты через две появился и Тензоров. О нем я уже кое-что знал от членов Союза, воспитателей “новых ценных кадров” в лагере Вустрау. После ареста первого запасного центра НТС Тензоров, не имея на то полномочий, пытался захватить власть в Союзе, но ему воспрепятствовало наличие второго центра, возглавленного Мамуковым. Уже этот один факт настроил меня против Тензорова, да и последовавшее знакомство лишь усилило мое от него отталкивание.
Представившись, Тензоров проявил обо мне такую осведомленность, что я диву дался, откуда ему все это известно? О себе он рассказал, что родом из Новочеркасска, сообщил об общих знакомых, об институтках и кадетах, о Песчаной улице, где наша семья временно остановилась после отъезда из Гродно, вызванного началом Первой мировой войны, о Шуре Черевковой и о многих других относящихся к Новочеркасску обстоятельствах. Затем сказал, что хотя он и выступает под фамилией Тензоров, все же настоящая его фамилия Пузанов. Ну, а на Дону Пузановы были. Словом, о Новочеркасске поговорили изрядно. И тут я сообразил, что никто из преподавателей в Вустрау не мог ему обо всем этом рассказать.
Общим местом является также соображение, что Пузанов взял себе в плену псевдоним, чтобы не поставить под удар высокопоставленного родственника. В качестве такого родственника фигурирует Александр Михайлович Пузанов, впоследствии председатель совета министров РСФСР и посол в Афганистане (Ю.Чикарлеев называет его братом Тензерова. Ввиду отличия отчеств подразумевается, вероятно, двоюродным). Но в известной нам биографии Н.В.Пузанова нет привязок ни к Костромской губернии, где родился А.М.Пузанов, ни к Новочеркасску из рассказа Прянишникова.
По материалам в ОБД Мемориал (1, 2):
Сержант Пузанов Николай Васильевич, 344 гсп, род. в 1904 г. в Ярославле, призван из Нальчика, разыскивается Пузановой, проживающей в Москве по ул.Короленко 4/14 кв.4, нет сведений с мая 1942 г.
344 горнострелковый полк входил в состав 138 горнострелковой дивизии и действительно воевал в мае 1942 г. в Крыму.
Таким образом, похоже, что Н.В.Пузанов, говоря о том что носил "капитанское звание, соответствующее, однако чину генерал-майора" несколько преувеличил свои довоенные заслуги. В плену он выдал себя за интенданта 2 ранга (звание соотв. майорскому), был аттестован в КОНР в чине майора, в Красной армии же, если исходить из имеющихся документов, был сержантом.
Очевидно, и к другим деталям биографии из его гарвардских интервью следует относиться критически. В частности, он рассказывал, что:
- в 1928-1930 работал в школах;
- в 1931-1933 в Научно-исследовательском институте горной промышленности, работал в Сталино, был в курсе дел в Харькове и Ростове, занимался помимо прочего тестами на профпригодность
- в 1934-1936 в военном институте как специалист по баллистике
- после 1936 занимался атомной физикой
По последней теме он даже читал в послевоенной Германии лекции и публиковал статьи, изучение которых, однако, не убедило меня в особо глубоких познаниях Тензерова о предмете.
Я уже публиковал раньше список довоенных статей и брошюр Н.В.Пузанова, которые удалось выявить, однако, его следует откорректировать.
- "Программа-задание по математике" (ГУУЗ НКТП СССР , Моск. инж.-экон заоч. ин-т. Двухгодичные заоч. курсы повышении квалификации глав. и старших бухгалтеров хозорганов НКТП) М. 1936,1937 (несколько изданий)
- "О проверочных испытаниях на курсах мастеров социалистического труда", Нар. ком. мест. пром. РСФСР, Глав. упр. учеб, заведениями. М.-Л. 1938. (В конце текста: «Гл. методист Н. Пузанов»)
- "Основы организации и методики самостоятельных учебных занятий. Пособие для учащихся высш. и сред. заоч. учеб. заведений", Гизместпром, М.-Л. 1939
и рецензию на статью
Вычеркнутые статьи принадлежат перу инженера Н.В.Пузанова, специалиста по технике безопасности, который скончался в 1937 (см. некролог в журнале "Гигиена труда и техника безопасности":
5 июня с.г. после долгой, мучительной болезни скончался инженер Николай Васильевич Пузанов, более 33 лет посвятивший делу охраны труда. Н.В.Пузанов последовательно работал в фабричной инспекции, в НКТруде РСФСР и СССР, в ЦК профсоюза металлистов и последние 7 лет в Московском институте охраны труда. В мрачный период царизма Н.В.Пузанов выделялся своей преданностью делу охраны труда, делая все возможное для использования тех крайне ничтожных возможностей, которые имелись у фабричной инспекции. После Октябрьской революции Н. В. специализировался по статистике травматизма (в части изучения технических причин) и по вопросам техники безопасности литейного производства...
Таким образом остается методист Н.В.Пузанов, имевший возможно какое-то отношение к Московскому инженерно-экономическому заочному институту. Вероятно, это и есть будущий начальник Управления Безопасности КОНР. Его советская биография остается, однако, весьма туманной.
По-прежнему неясно и каким образом он оказался в начале 1942-го в Нальчике и почему получил при призыве сержантское, а не офицерское звание.