Обсуждение, вопросы и особенно возражения всячески приветствуются.
1. Идентичен ли Н.М.Ярко, заполнявший анкеты, Н.М.Ярко-Аптекману, которого судил в апреле 1920г. врангелевский суд?
Отметим для начала, что фамилия Ярко достаточно редкая, поэтому полное совпадение имени, отчества и фамилии ("Николай Михайлович Ярко") событие статистически довольно маловероятное.
Это, однако, не единственное совпадение. Как любезно указал

Коля Аптекман стал прототипом Орлова в рассказе Лавренева "Рассказ о простой вещи". Орлов, хотя и существенно старше Н.М.Ярко, но отлично знает французский, т.к. "шесть лет промотался в эмиграции в Париже". Знает французский и жил в эмиграции (пусть и в детском возрасте) и Н.М.Ярко.
Кроме того Ярко указывает в анкете, что был "начальником пулеметной команды". И здесь есть пересечение с биографией Ярко-Аптекмана: в мемуарах тот пишет, что убежав в марте 1920 из отряда Орлова (совпадение имен с героем рассказа Лавренева случайно) захватил с собой "винтовки и два пулемета системы Люис, принадлежавшие пулеметному взводу"
Н.М.Ярко в анкете сообщает, что до мая 1920 работал в Крыму на подпольный ОК РКП. Н.М.Ярко-Аптекман в мемуаре "Тюрьма, суд и казнь" пишет, что был послан в отряд Орлова "по командировке Ялтинской партийной организации"1 и затем, после ухода из отряда, вышел на связь с татарской секцией ОК ВКП(б), вместе с членами которой и был арестован.
Н.М.Ярко-Аптекман просидел в контрразведке и врангелевской тюрьме с апреля по начало ноября 1920. Н.М.Ярко в анкете указывает, что "пострадал от белых" и просидел в тюрьме 8 месяцев2.
Ну и наконец, сам мемуар "Тюрьма, суд и казнь" был опубликован под именем "Николай Ярко", без добавки "Аптекман".
Вывод: да, с очень большой вероятностью Н.М.Ярко, заполнявший анкеты, и Н.М.Ярко-Аптекман – это один и тот же человек.
2. Логическим следствием чего является:
в представленных анкетах содержится в том числе ложная информaция. Вряд ли и отец, и мать, и дедушки Н.М.Ярко-Аптекмана были русскими. Т.е. он сознательно скрывает свои еврейские корни, выстраивая легенду о "казаках-интеллигентах". Является ли указание станицы Прочноокопской в качестве места рождения частью этой легенды, пока неясно.
Вот вопросы, которые возникают при изучении анкет.
Вопрос 1. Почему Н.М.Ярко решил скрыть свое происхождение?
При желании можно даже проследить некоторую тенденцию смены имени, хотя конечно совпадения могут оказаться случайными.
Летом 1919 года Н.М.Ярко еще "Коля Аптекман" без всякого Ярко (см. Лавренева3).
В приговоре врангелевского суда он уже "вольноопределяющийся Н.М.Ярко-Аптекман", однако в мемуаре сидевшего вместе с Ярко-Аптекманом в тюрьме Исляма Умерова он 6 раз фигурирует как просто "Аптекман" и лишь однажды (при первом упоминании) как "Ярко (Аптекман)".
Можно предположить, что на тот момент новая фамилия еще не "прижилась". Зато после выхода из тюрьмы Ярко-Аптекман отбрасывает вторую часть фамилии, поэтому в анкетах 1922г. ее следов мы не видим.
Варианты ответа на вопрос 1:
а) в конце 1919 года произошло что-то, что заставило Колю Аптекмана демобилизоваться из красной армии и отправиться туда, где найти его будет нелегко – в занятый белыми Крым. В связи с этим же происшествием он переменил фамилию на подпольную кличку (?) "Ярко".
б) Таким образом Ярко-Аптекман хотел дистанцироваться от родителей или других родственников (см. в анкете "родных нет"), наличие которых, могло с его точки зрения, как-то ему/его карьере повредить.
Несмотря на известный антисемитизм кутеповской контрразведки, версия, что причиной смены фамилии стали какие-то антисемитские эксцессы представляется менее вероятной, тем более что крымских знакомых Н.М.Ярко звали Шульман, Хайкевич и Будницкий.
Вопрос 2. В какого рода эмиграции находились родители Н.М.Ярко?
Были они политическими эмигрантами? Или просто, имея достаточно средств, уехали жить в Европу? Или может быть причина крылась в болезни ребенка (туберкулез)?
В любом случае косвенные признаки указывают на достаток родителей Ярко. Они жили (или бывали) в нескольких странах, они смогли дать сыну домашнее образование с обучением нескольким иностранным языкам4, которого хватило для того, чтобы через несколько лет сдать экстерном экзамены за полный курс реального училища.
Вопрос 3. Что случилось в 1915 году?
В связи с чем 13-летний Ярко вернулся в Россию? Что стало с родителями? Почему возникла необходимость зарабатывать на жизнь самостоятельно? С чем связаны перемещения из Екатеринослава в Таганрог и обратно5?
Ну и наконец, вопрос 4, отчасти уже обсуждавшийся: Что случилось в конце 1919г? Отчего Ярко демобилизовался и отправился в белый Крым?
3. Идентичен ли Н.М.Ярко, заполнявший анкеты, М.А.Зыкову-Ярко, работавшему позже в ТАСС.
Среди множества и здесь имеющихся пересечений укажу лишь два: согласно анкетам оба вели подпольную работу в Крыму, сидели во врангелевской тюрьме, а в начале 1922 года находились в Феодосии. Ярко – как Завполитпросветом/Агитпропом, Зыков как редактор газеты "Рабочий". Версия случайного совпадения исключается. Значит, возможны лишь два варианта: либо это один и тот же человек, либо Зыков зачем-то "деперсонифицировал" Ярко и использовал его имя, а затем и биографию (внеся ряд корректив, к примеру, изменив год и место рождения).
Против версии деперсонификации существуют, однако, довольно сильные аргументы. Согласно личному листку в ТАСС Зыков в 1923-24г.г. работал зам.зав.редакционного сектора в издательстве "Молодая гвардия" в Москве. Именно в этом издательстве в 1924г. вышла книга Ретифа де ла Бретонна "Ночи Революции" со вступительным очерком, подписанным "Н.Ярко" (обратите внимание на инициал).
Затем согласно личному листку Зыков возвращается в Крым и след этого встречается в протоколе заседания секретариата Крымского областного комитета РКП(б) от 21.01.1925 В пункте повестки дня "о тов. Ярко" значится: "не возражать против прибытия в Крым для работы". Никакого намека на существование двух Ярко, есть только один, известный членам Крымского ОК и именно он возвращается в Крым.
Дальнейшее известно из разгромной статьи
Случайно в Хабаровске оказался работник прокуратуры, который знал Зыкова до 1925г. Он сообщил редакции ряд интересных данных о Зыкове:
"В 1925г. Зыков работал в Симферополе в газете "Красный Крым" под фамилией Ярко. Здесь он выдавал себя за члена ЦК комсомола, был арестован и посажен в дом заключения"
Таким образом возникает фантасмагорическая ситуация: Зыков использует чужую фамилию, под ней куролесит в Москве и в Крыму, а "изначальный" носитель этой фамилии совершенно спокойно это воспринимает и никак не реагирует (на тот момент Ярко-Аптекман был еще гарантированно жив, т.к. мемуар "Тюрьма, суд и казнь" датирован 1926 годом).
Гораздо более вероятной кажется версия, что "запятнав" в 1925-м фамилию Ярко, Зыков в третий раз попытался начать новую жизнь, теперь в далекой от Крыма Казани, как Милетий Александрович Зыков. При этом он изменил себе год и место рождения (или вернул настоящие). И в Казани, и в Кзыл-Орде и в Воронеже он был просто Зыковым (ср. Зыков фантазирует: с декабря 1919г. по ноябрь 1920г. работал в крымском подполье под вымышленной фамилией Ярко. Был арестован кутеповской контрразведкой и приговорен к каторге военно-полевым судом при штабе кутеповского корпуса. Но почему же это прошлое, которым вправе гордиться каждый, Зыков так усиленно скрывал даже от ответственных работников, например, воронежской газеты "Коммуна"?), среди дюжин его корреспонденций в "Коммуне" нет никаких мемуарных отступлений о его прошлом.
Но в Хабаровске произошел несчастный случай. Прошлое всплыло, неприятно попахивая. Вероятно отсюда возвращение фамилии Ярко (но не имени-отчества) в личном листке ТАСС. Кроме того в ТАСС работал Аркадий Львович Шпаер, который в 1925г. возглавлял "Красный Крым", т.е. так и так знал Зыкова еще под прежней фамилией.
Осталось объяснить незнание немецкого, которое отмечают все мемуаристы, знакомые с Зыковым по Берлину. Что ж, это могла быть военная хитрость, тем более что свое незнание языка Зыков всячески выпячивал. Вряд ли немецкий Власова, Малышкина или Трухина был достаточно хорош. Но в мемуарной литературе ничего не говорится о переводчиках, сопровождавших генералов на каждом шагу, и только Зыков все время фигурирует в комплекте с верным Ножиным.
1 - Надо отметить, что это предложение сохранилось только в машинописи мемуара, так как ялтинские подпольщики сообщили областному истпарту, готовившему мемуар к печати, что никакого Ярко не знают и в отряд Орлова его не посылали.
2 - Точности ради следует упомянуть и небольшое расхождение. Н.М.Ярко в анкете пишет, что с января по май 1920 служил в "зеленой армии". Н.М.Ярко-Аптекман находился в отряде Орлова лишь с февраля по начало марта, да и отряд, хотя и поднял мятеж против белых, "зеленым" не был.
3 - Лавренев считает, что Коля "погиб от рук белых в Коктебеле". Заметим, что письмо писалось в 1957 г., т.е. почти через 40 лет после обсуждаемых событий. В июле 1919 под Киевом Лавренев был ранен и попал в госпиталь. Видимо, тогда же он расстался со своим бронепоездом, а значит, и с Аптекманом. Потом он мог услышать, что тот отправился работать в крымском подполье, на это могла наложиться история о подпольном большевистском съезде в Коктебеле в мае 1920-го, о котором белые благодаря предательству одного из подпольщиков узнали. В итоге почти все делегаты были схвачены, а многие из них казнены. Н.М.Ярко-Аптекман был арестован чуть раньше, но Лавреневу неоткуда было узнать детали, тем более что после победы над белыми никакого "Коли Аптекмана" уже не было, а был лишь "Коля Ярко".
4 - Разумеется, уместен и вопрос, а не соврал ли Ярко как насчет пребывания за границей, так и насчет знания языков. Возможно все, но непонятно, какие преимущества он рассчитывал из этого извлечь, при том, что угроза раскрытия обмана была совершенно реальной.
5 - С одной стороны, и это можно счесть частью легенды, превращающей ребенка из обеспеченной семьи в сироту-пролетария. Но с Таганрогом в анкете связана не только работа курьером на заводе, но и членство в партии анархистов-коммунистов. Выдумывать и то, и другое было бы для анкетируемого бессмысленным риском.