Никаких «рассекреченных» документов директор Госархива г-н Мироненко не опубликовал - все они давно опубликованы и с тех пор находятся в научном обороте. Кроме того, в архивах находятся (и они также давно опубликованы) стенограммы записи бесед со всеми выжившими участниками боя и еще множество документов. Они подтверждают, что были и сам бой, и почти два десятка сожженных немецких танков.
Движимый любопытством я ознакомился с упомянутыми стенограммами (опубликованы К.С.Дроздовым в статье "Героев было не только двадцать восемь" «Родина» №5, 2012). В приложении к записи стенограммы приводятся полностью, а пока я ограничусь параллельными цитатами, которые, на мой взгляд, должны броситься в глаза любому, даже не слишком внимательному, читателю.
| Из стенограммы беседы с И.Р.Васильевым, 22.12.1942 | Из стенограммы беседы с Г.М.Шемякиным, 03.01.1947 | Из статьи А.Кривицкого "О 28 павших героях" от 22.01.1942 |
|---|---|---|
| После воздушной бомбардировки колонна автоматчиков из д. Красиково вышла. Шли они в полный рост. | Утром 16 ноября налетают немецкие самолёты, стали нас бомбить. Пробомбили — улетают... Смотрим — идёт пехота, автоматчики, человек сто. | Используя скрытые подступы на левом фланге обороны полка, туда устремилась рота фашистов... Немцы шли, как на прогулку, во весь рост |
| Потом сержант Добробабин, помкомвзвода был, свистнул. Мы по автоматчикам огонь открыли. Мы бьём, они, конечно, идут. | Сержант Добробабин подал сигнал свистом. Мы поняли, а немцы в этот момент опешили — откуда свист...Мы открыли по ним огонь. | Сержант заложил два пальца в рот, и внезапно раздался русский молодецкий посвист. Это было так неожиданно, что на какое-то мгновение автоматчики остановились. Затрещали наши ручные пулеметы и винтовочные залпы. Меткий огонь сразу опустошил ряды фашистов. |
| Уничтожили человек под 80. Там не до счёту, считать не приходилось. | Мы их человек 80 уложили, остальные убежали. | Атака автоматчиков отбита. Более семидесяти вражеских трупов валяется недалеко от окопа. |
| После этой атаки политрук Клочков подобрался к нашим окопам, стал разговаривать. | В этот момент подошёл политрук Клочков. Поздоровался. Нас стало 29. | Вдруг они услышали знакомый голос:— Здорово, герои! К окопу добрался политрук роты Клочков. |
| Политрук Клочков заметил колонну танков. Говорит: «Движутся танки, придется ещё схватку терпеть нам здесь». Танков шло штук 20. Он говорит: «Танков много идёт, но нас больше. 20 штук танков, не попадет на каждого брата по танку». | Когда пошло на нас 20 танков, один струсил. Мы его расстреляли. Осталось нас опять 28. Тут командовал политрук Клочков. Он говорил: — Не страшно. Немного танков идет: на каждого не хватает по танку, ничего, не страшно. | В тот день Клочков первый заметил направление движения танков противника и поспешил в окоп. — Ну, что, друзья, — сказал политрук бойцам. — Двадцать танков. Меньше чем по одному на брата. Это не так много! |
| Танки стали продвигаться по направлению к нашим окопам, придвинулись совсем близко к окопу. Офицер вылез из танка и закричал; «Рус, сдавайтесь в плен!»... Но тут изменник вышел с правого фланга, поднял руки кверху, ударился в панику... В него прогремело несколько залпов. Стрелял в него я сам лично. | Был еще и двадцать девятый. Он оказался трусом и предателем. Он один потянул руки вверх, когда из прорвавшегося к самому окопу танка фашистский ефрейтор закричал: «Сдавайс!» ... Несколько гвардейцев одновременно, не сговариваясь, без команды выстрелили в изменника. | |
| Мы эту атаку отбили, 15 танков уничтожили. Танков пять отступили в обратную сторону за деревню Жданово. | Когда мы стали драться, сбили 15 танков, 5 повернули обратно. | Бой длился более четырех часов... Уже четырнадцать танков неподвижно застыли на поле боя. |
| Политрук Клочков заметил, что движется вторая партия танков, и говорит: «Товарищи, наверное, помирать нам здесь придётся во славу родины. Пусть родина узнает, как мы дерёмся, как мы защищаем Москву. Москва — сзади, отступать нам некуда». | После того, как мы сбили 15 танков, а 5 танков повернули назад, на нас пошли ещё 30 танков. Политруку Клочкову говорят: — Вы ошиблись: вы говорили, что не хватает по танку на брата, а сейчас больше, чем по два. Он говорит: — Ничего, не страшно. Велика Россия, но отступать некуда: позади Москва. | В этот миг в сумеречной дымке показался второй эшелон танков. Среди них — несколько тяжелых. Тридцать новых машин насчитал Клочков... Ты немного ошибся, славный политрук Диев! Ты говорил, что танков придется меньше чем по одному на брата. Их уже больше чем по два на бойца... Воспаленными от напряжения глазами Клочков посмотрел на товарищей. — Тридцать танков, друзья, — сказал он бойцам, — придется всем нам умереть, наверно. Велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва! |
Итак, все три источника демонстрируют удивительный параллелизм в описании боевого эпизода. Все происходит одинаково: атака автоматчиков, свист Добробабина, выстрелы, затем появление Клочкова, первая волна танков, первая реплика Клочкова, расстрел предателя, вторая волна танков, слова Клочкова про Москву... Этому может быть лишь два объяснения:
1) свидетели ориентировались на статью Кривицкого, что вызывает вопрос, насколько независимы и объективны их показания в остальной части.
2) у всех трех рассказов был общий источник, "так было в действительности", поэтому нет ничего странного в том, что они перекликаются.
Рассмотрим вторую версию подробнее. Кривицкий указывает в статье, что
Все это рассказал Натаров, лежавший уже на смертном одре. Его разыскали недавно в госпитале. Ползком он добрался в ту ночь до леса, бродил, изнемогая от потери крови, несколько дней, пока не наткнулся на группу наших разведчиков.
Таким образом, по Кривицкому, вся картина боя была изложена им со слов одного человека, участника боя Ивана Моисеевича Натарова. О том, что Натаров попал после боя в госпиталь, вспоминал в 1947 г. и майор А.А.Ветков, начальник штаба 1075-го полка:Рубеж, который защищали 28 панфиловцев, был оставлен ночью с 16-го на 17-е. Там был Натаров. Он рассказывал об этом бое.
У нас никто значения этому не придавал, может быть, неправильно, считали эпизодом, которых было много, как проявление героизма, которых было много.
Натаров был вынесен оттуда. Он рассказывал об этом бое и сказал, что все погибли, кроме меня. Когда подошли к ним на помощь человек пятьдесят, то там бой уже закончился, и немцы заняли первые окопы.
Однако, как указано в статье генерал-майора В.М.Малкина "Панфиловцы - символ массового героизма" ("Военно-Исторический журнал" №1, 1996) И.М.Натаров погиб еще 14 ноября:У нас никто значения этому не придавал, может быть, неправильно, считали эпизодом, которых было много, как проявление героизма, которых было много.
Натаров был вынесен оттуда. Он рассказывал об этом бое и сказал, что все погибли, кроме меня. Когда подошли к ним на помощь человек пятьдесят, то там бой уже закончился, и немцы заняли первые окопы.
Из большого числа ... эпизодов отмечу лишь один, случившийся 14 ноября. Противник силами до роты предпринял разведку боем вдоль дороги, идущей через Жданово и Нелидово к дубосековскому разъезду, то есть стремился определить выгодное направление для удара своей танковой группы. Вражеская рота была отброшена назад к д. Жданово. При этом немцы потеряли до 50 солдат. У нас погибли четыре бойца и одиннадцать получили ранения. Из хранящихся в архивах двух политдонесений (военкома полка в политотдел дивизии и начальника политотдела дивизии в политотдел армии) можно почерпнуть некоторые подробности этой стычки. Не покинувший место боя даже после ранения красноармеец И.М.Натаров находился в первых рядах во время нашей контратаки. И только вторая вражеская пуля сразила отважного бойца насмерть. (со ссылкой на ЦАМО ф.1063, оп.1, д.101, л.67; ЦАМО ф.1063, оп.1, д.100, л.234)
Более того, сам Кривицкий показал в ходе следствия в 1948 году, что Здесь я использовал рассказы Гундиловича, Капрова, Мухамедьярова, Егорова. В части же ощущений и действий 28 героев это мой литературный домысел. Я ни с кем из раненых или оставшихся в живых гвардейцев не разговаривал.
По версии Г.А.Куманева показания были выбиты под давлением:В 1948 году Кривицкого привлекла бригада прокурора Афанасьева. Он подписал признание, что выдумал эту историю. Когда я узнал, что он вынужден был отречься от истории и сказать, что он все выдумал, я ему позвонил и спросил – Александр Юрьевич, что же вы наделали? Зачем вы сказали, что придумали это? А он говорит, понимаете, мне сказали: «Если не подпишешь, то мы немедленно тебя арестуем, а дальше выбирай – или Колыма, или Воркута. И оттуда ты уже не выйдешь»
Такой вариант исключать нельзя, но даже в этом случае Кривицкому не было никакой нужды заявлять, что он не встречался с Натаровым, если бы он действительно посещал его в госпитале. Он мог бы с тем же успехом сказать, что встречался не только с (командиром роты) Гундиловичем и (командиром полка) Капровым, но и с Натаровым, но сюжет тем не менее выдумал. Невозможно поверить и в то, что находящийся при смерти человек (а по первоначальной версии Кривицкого Натаров рассказывал о бое "на смертном одре") способен выдать столь точную и яркую картину боя, что она впоследствии полностью наложится на другие свидетельские показания.
Таким образом, версия о том, что у всех трех рассказов был общий источник, представляется крайне маловероятной. Это, в свою очередь означает, что стенограммы бесед с И.Р.Васильевым и Г.М.Шемякиным нельзя - вопреки мнению В.Р.Мединского - счесть независимым свидетельством.
Тем не менее можно будет только приветствовать, если сотрудники ИРИ РАН подобно сотрудникам ГАРФ выложат находящиеся в их распоряжении документы по этому эпизоду в открытый доступ.
Приложение.
I. Из стенограммы беседы с И.Р.Васильевым, 22.12.1942, Москва
Приказали окопаться около разъезда Дубосеково. Окопались. Приезжают Панфилов и Капров — командир полка. «Кто вам разрешил здесь окапываться?». Мы говорим: командование. «Не здесь надо окалываться. Вот на этом бугре окапывайтесь, около дороги». Где командование сказало, там и стали окапываться. Мы опять окопались. Взяли лошадей и сани и давай шпалы возить, укрепления делать. У нас с правого фланга была ложбинка, а с левого фланга луг большой, который подходил к линии железной дороги. Дорога как раз шла из д. Ждановой. Мы на этой дороге окопались и укрепились. Два ряда шпал накатником накатали, замаскировались. Нас назначили в боевое охранение. На горе около д. Ждановой были большие окопы выкопаны. Я стоял на посту. Не помню какого это было числа толи 10-го, то ли 11-го... Вдруг мина пролетела и взорвалась недалеко около этой деревни. Я забежал в избу и говорю политруку Клочкову: — Из миномётов начинают по деревне! —А много?
—Нет, — говорю, — одна пролетела дурная, но считал долгом вам сообщить.
Потом слышу, с той стороны деревни из автоматов стали стрелять по нас Когда из автоматов стали стрелять, я заскочил в избу и говорю: «Давайте в ружьё! Тревога!».
Все повыскочили, похватали винтовки и давай напором идти по этой деревне. В это время начали стрелять по опушке леса. Мы стали отстреливаться. Немцы сперва сопротивлялись, потом стали отступать. Отступать стали в лес. Скопились на опушке леса, тут мы стали ловить их на мушку. Убили мы тут человек 30. Всего их было человек 50» Остальные отошли. Мы — опять на исходные позиции в деревню повыше поднялись. Смотрим, как раз против наших окопов машина за машиной. Десять автомашин идёт, пехоту везут. Мы сразу в окопы, по окопам расположились. Они начали стрелять. Там около шести часов держали схватку. Глядим — три танка идут. Нас была человек в 30 группа. Танки идут, а у нас патроны на исходе, нечем стрелять. Связного послали, но связной не вернулся. Бились-бились, политрук Клочков говорит: «Патроны на исходе, давайте отойдём на исходные позиции, потому что нас могут захватить».
Немцы заняли эту деревню Жданово. Боевое охранение послали в Красиково, где стоял второй взвод. Туда пять человек немцев устремились в разведку. Недалеко наш взвод был, а мы находились в окопах около разъезда Дубосековского. Они прибегают и говорят, что много немцев заняли Красиково. Командир роты говорит: «Давай, второй взвод, сейчас же окружить деревню и взять!»
Мы эту деревню обошли, выгнали немцев, взяли в плен двух, двух убили, один убежал, три автомата взяли, ручной пулемёт взяли. Пришли на исходные позиции опять в Дубосеково. Это было числа 13-го. Мы тут два дня или три побыли.
Числа 16-го нам выдавали заработную плату, старшина привез. Мы попеременно ходили получать заработную плату, в ведомостях расписывались.
16-го числа часов в шесть утра немец стал бомбить наш правый и левый фланги, и нам доставалось порядочно. Самолётов 35 нас бомбило.
После воздушной бомбардировки колонна автоматчиков из д. Красиково вышла. Шли они в полный рост. Как раз бугор перед ними был. Они пошли на этот бугор. Мы, конечно, думали, что измена, потому что нет команды огонь открывать, а они подходят совсем близко. Потом сержант Добробабин, помкомвзвода был, свистнул. Мы по автоматчикам огонь открыли. Мы бьём, они, конечно, идут. Это было часов в семь утра. Погода была ясная, мороз, денек хороший был.
Автоматчиков мы отбили. Тут у нас недолгая схватка была. Уничтожили человек под 80. Там не до счёту, считать не приходилось.
После этой атаки политрук Клочков подобрался к нашим окопам, стал разговаривать. Он поздоровался с нами. — Как выдержали схватку? — Ничего, выдержали. Мы думали, что отбив атаку автоматчиков, нам придётся продвигаться вперёд. Но команды «вперед» нам не дали.
Политрук Клочков заметил колонну танков. Говорит: «Движутся танки, придется ещё схватку терпеть нам здесь». Танков шло штук 20. Он говорит: «Танков много идёт, но нас больше. 20 штук танков, не попадет на каждого брата по танку».
Мы все обучались в истребительном взводе. Ужаса сами себе не придавали такого, чтобы сразу в панику удариться. Мы в окопах сидели.
—Ничего,— говорит политрук,— сумеем отбить атаку танков: отступать некуда, позади Москва.
Стали на той почве, что не будем отступать и всё. Бойцы тоже. Танки стали продвигаться по направлению к нашим окопам, придвинулись совсем близко к окопу. Офицер вылез из танка и закричал; «Рус, сдавайтесь в плен!» Тут сразу в него несколько залпов положили. Но тут изменник вышел с правого фланга, поднял руки кверху, ударился в панику.
Когда мы ехали на фронт, то мы говорили, что паникёрам и трусам нет на советской земле места, их должна карать своя же рука и наша партия.
В него прогремело несколько залпов. Стрелял в него я сам лично.
Приняли бой с этими танками. С правого фланга били из противотанкового ружья, а у нас не было противотанкового ружья. Приходилось выскакивать из окопа. Команду политрук подавал:
— Принять бой с танками, вылезти из окопов!
Начали выскакивать из окопов и под танки связки гранат подбрасывать. Подбросишь связку гранат под гусеницы танка, сам отбегаешь в сторону и ложишься на землю. На экипажи бросали бутылки с горючим. Взрывы слышали. Что там рвалось, не знаю, только здоровые взрывы были в танках. Если не на экипаж бросишь, то на задний мотор бросишь или на бензиновый бак бутылку с горючим.
Как раз перед этим боем, числа 15-го, мы получили бутылки с горючий. Наш истребительный взвод вызвали подарки получать. Говорят: «Подарки привезли, идите получать». Стояли мы тогда в большом селе Петелино. Мы думали подарки, как на северо-западном направлении получали. Приходим туда. Командир роты говорит: «Ну, давайте получать». Открыл ящик, достаёт. «Не думайте, что подарки только нам, и Гитлеру подарок к празднику». Какой праздник был, я, конечно, не знаю. Мы тогда получили большое количество и бутылок с горючим, и гранат.
Мне пришлось два танка подорвать тяжёлых. Мы эту атаку отбили, 15 танков уничтожили. Танков пять отступили в обратную сторону за деревню Жданово.
После этой схватки небольшая передышка была, так минут 30, наверное. В первом бою потерь не было. Может быть, были потери с правого фланга. На моём левом фланге потерь не было.
Политрук Клочков заметил, что движется вторая партия танков, и говорит: «Товарищи, наверное, помирать нам здесь придётся во славу родины. Пусть родина узнает, как мы дерёмся, как мы защищаем Москву. Москва — сзади, отступать нам некуда».
Так нам говорил всем. Танки стали приближаться к нам совсем близко. Когда приблизилась вторая партия танков, Клочков выскочил из окопа с гранатами. Бойцы за ним. Но мечта уже была потеряна, настроение было уже не такое, как при первой схватке, нервы уже не такие были. Прямо бежишь, как сумасшедший. Из окопа выскакиваешь, бежишь, зубы стиснув. Думаешь — всё равно помирать так помирать, бить так бить. С таким настроением выскакивали из окопов и шли.
В этой последней атаке я два танка подорвал — тяжёлый и лёгкий. Танки горели. Потом под третий танк я подобрался, который был левее меня, танк был тяжёлый. Он шёл по направлению ко мне. Я подбежал к нему с левой стороны. С правой стороны Пётр Сингербаев — казах — подбежал к этому танку. Я помню, что бросил связку гранат. Не помню, в связке было 4-5 или 6 штук гранат. Тут меня ранило. Немец бил из дальнобойных по нам. Когда первая партия группами прошла, он стал бить из крупнокалиберных и дальнобойных по этому месту. Хотел разбомбить, чтобы пропустить второй эшелон танков. Попадания были и по левому, и по правому флангу.
Правый фланг отошёл, левый фланг отошёл, мы остались одни на этом бугорке. Под пятым танком меня ранило. Получил три осколочных ранения и контузию. Меня направили в Павлов Посад в госпиталь. Когда меня привезли, я уже разговаривать стал, я спросил, где я был. Мне говорят, что ты был в санбате, был в дивизионном госпитале, а сейчас на эвакуации. Там меня мало продержали, на эвакуацию отправили.
II. Из стенограммы беседы с Г.М.Шемякиным, 03.01.1947, Алма-Ата
Вначале мы поехали на Ленинградский фронт, на станцию Крестцы. Оттуда нас перебросили под Москву.
Первый бой мы принимали у совхоза Булычёво.
Немец всё лезет. Мы объявились добровольцами, набрали гранаты, бутылки с горючей смесью и пошли на разъезд Дубосеково. Когда мы подошли, мы начали рыть себе окопы.
Когда мы в совхозе Булычёво принимали бой, мы разбились заново. Я попал из 5-й роты в 4-ю. Тут говорят:|
— Кто пойдёт в качестве добровольцев истреблять танки?
Мы пошли. Из нашего района был Конкин Григорий. Мы были с ним все время. Конкин из совхоза Чапаева, я из совхоза Ворошилова. Мы с ним всё время были вместе.
Мы пошли добровольно. Набрали гранаты, бутылки, противотанковые ружья. Стали копать окопы.
Приезжает генерал Панфилов, говорит:
— Вам здесь не место, можете здесь разместиться.
Нас перевели к самому разъезду Дубосеково, метров за двести. Там выкопали окопы. Копать было трудно: земля была мерзлая.
Утром 16 ноября налетают немецкие самолёты, стали нас бомбить. Пробомбили — улетают. А мы остались целы. Смотрим — идёт пехота, автоматчики, человек сто. Мы их подпустили к себе вплотную.
Сержант Добробабин подал сигнал свистом. Мы поняли, а немцы в этот момент опешили — откуда свист. Они считали, что после бомбёжки никого нет. Мы открыли по ним огонь. Мы их человек 80 уложили, остальные убежали.
У нас были два пулемёта, два противотанковых ружья, бутылки с жидкостью, гранаты и винтовки.
В этот момент подошёл политрук Клочков. Поздоровался. Нас стало 29.
Когда пошло на нас 20 танков, один струсил. Мы его расстреляли. Осталось нас опять 28.
Тут командовал политрук Клочков. Он говорил:
— Не страшно. Немного танков идет: на каждого не хватает по танку, ничего, не страшно.
Когда мы стали драться, сбили 15 танков, 5 повернули обратно. Там был такой дым, что ничего не было видно.
Из противотанкового ружья я сбил два танка.
После того, как мы сбили 15 танков, а 5 танков повернули назад, на нас пошли ещё 30 танков.
Политруку Клочкову говорят:
— Вы ошиблись: вы говорили, что не хватает по танку на брата, а сейчас больше, чем по два.
Он говорит:
— Ничего, не страшно. Велика Россия, но отступать некуда: позади Москва.
Вначале было страшно, но потом озверели так, что и страха не было. Когда дрались с последними танками, осталось танков 6 или 7. Два кинулись на меня. Я в первом успел перебить гусеницу, второй наступает на меня. Я забегаю в окоп. Танк перебегает через окоп. Когда танк перескочил через окоп, я выскочил из окопа, перебиваю гусеницу. Когда танк загорелся, откуда-то получился взрыв. Меня ударило в левую сторону, ногу перебило, я потерял сознание. Очнулся в Москве.
Я помню только Гришу. Когда он кинул гранату в танк, в это время из дыма выскочил другой танк и раздавил его.
Там трудно было что-нибудь видеть. Смотришь только за собой.
Из остальных героев я знал Конкина, Митина, Добробабина, Васильева. Митина и Конкина я знал потому, что мы были в одном взводе. С Конкиным мы из одного села, из соседних колхозов. Когда мы пошли в армию, мы все время были вместе.
В этом бою я был ранен и контужен. Меня подобрали и отправили в Москву. Из Москвы меня эвакуировали в Медногорск. Там я лежал до марта 1942 года...
По републикации в интернете статьи К.С.Дроздова "Героев было не только двадцать восемь" «Родина» №5, 2012
III. Статья А.Кривицкого "О 28 павших героях", "Красная звезда" от 22.01.1942
Когда в бою умирают гвардейцы, крылатая слава слетает с воинского знамени и незримо становится в почетный и бессменный караул у изголовья погибших. Далеко по советской земле разнеслась весть о подвиге двадцати восьми гвардейцев-панфиловцев, сложивших свои головы на поле брани. Мы еще не знали всех подробностей их гибели, еще не были названы имена героев, тела их еще покоились в земле, захваченной врагом, но уже обходила фронт молва о сказочной доблести двадцати восьми советских богатырей.
Только теперь нам удалось восстановить полную картину гибели горстки храбрецов гвардейцев.
Это было 16 ноября. Панцирные колонны врага находились у Волоколамского шоссе. Они рассчитывали, не останавливая заведенных моторов, ворваться в Москву. 316-я стрелковая дивизия, позже 8-я гвардейская Краснознаменная имени генерала Панфилова, преградила им дорогу. Приказ — задержать немцев во что бы то ни стало. И на пути гитлеровцев выросла непреодолимая стена советской обороны.
Полк Капрова занимал оборону на линии: высота 251 — деревня Петелино — разъезд Дубосеково. На левом фланге, седлая железную дорогу, находилось пехотное подразделение. В тот день разведка донесла, что немцы готовятся к новому наступлению. В населенных пунктах Красиково, Жданово, Муромцево они сконцентрировали свыше 80 танков, два полка пехоты, шесть минометных и четыре артиллерийские батареи, сильные группы автоматчиков и мотоциклистов. Грянул бой.
Теперь мы знаем, что, прежде чем двадцать восемь героев, притаившихся в окопчике у самого разъезда, отразили мощную танковую атаку, они выдержали многочасовую схватку с вражескими автоматчиками. Используя скрытые подступы на левом фланге обороны полка, туда устремилась рота фашистов. Они не думали встретить серьезное сопротивление. Бойцы безмолвно следили за приближающимися автоматчиками. Точно распределили цели. Немцы шли, как на прогулку, во весь рост. От окопа их отделяло уже только 150 метров. Вокруг царила странная, неестественная тишина. Сержант заложил два пальца в рот, и внезапно раздался русский молодецкий посвист. Это было так неожиданно, что на какое-то мгновение автоматчики остановились. Затрещали наши ручные пулеметы и винтовочные залпы. Меткий огонь сразу опустошил ряды фашистов.
Атака автоматчиков отбита. Более семидесяти вражеских трупов валяется недалеко от окопа. Лица уставших бойцов задымлены порохом, люди счастливы, что достойно померялись силами с врагом, но не знают они еще своей судьбы, не ведают, что главное — впереди.
Танки! Двадцать бронированных чудовищ движутся к рубежу, обороняемому двадцатью восемью гвардейцами. Бойцы переглянулись. Предстоял слишком неравный бой. Вдруг они услышали знакомый голос:
— Здорово, герои!
К окопу добрался политрук роты Клочков. Только теперь мы узнали его настоящую фамилию. Страна прославила его под именем Диева. Так назвал его однажды красноармеец украинец Бондаренко. Он говорил: «Наш политрук постоянно дне», — по-украински значит «работает». И верно, никто не знал, когда Клочков спит. Он был всегда в движении. Деятельного и неутомимого, его любили бойцы, как старшего брата, как родного отца.
В тот день Клочков первый заметил направление движения танков противника и поспешил в окоп.
— Ну, что, друзья, — сказал политрук бойцам. — Двадцать танков. Меньше чем по одному на брата. Это не так много!
Люди улыбнулись.
Добираясь к окопу, Клочков понимал, что ждет его и товарищей. Но сейчас он шутил и, ловя на себе одобрительные взгляды красноармейцев, думал: «Выдержим до конца». Вот все они были перед ним — люди, с которыми ему предстояло разделить и смерть и славу.
...Пусть армия и страна узнают наконец их имена. В окопе были: Клочков Василий Георгиевич, Добробабин Иван Евстафьевич, Шепетков Иван Алексеевич, Крючков Абрам Иванович, Митин Гавриил Степанович, Касаев Аликбай, Петренко Григорий Алексеевич, Есибулатов Нарсутбай, Калейников Дмитрий Митрофанович, Натаров Иван Моисеевич, Шемякин Григорий Михайлович, Дутов Петр Данилович, Митченко Николай, Шапоков Душанкул, Конкин Григорий Ефимович, Шадрин Иван Демидович, Москаленко Николай, Емцов Петр Кузьмич, Кужебергенов Алекпер, Тимофеев Дмитрий Фомич, Трофимов Николай Игнатьевич, Бондаренко Яков Александрович, Васильев Ларион Романович, Болотов Николай, Безродный Григорий, Сенгирбаев Мустафа, Максимов Николай, Ананьев Николай.
Был еще и двадцать девятый. Он оказался трусом и предателем. Он один потянул руки вверх, когда из прорвавшегося к самому окопу танка фашистский ефрейтор закричал: «Сдавайс!» Он стоял жалкий, дрожащий, отвратительный в своей рабской трусости. Перед кем падаешь на колени, тварь? Немедленно прогремел залп. Несколько гвардейцев одновременно, не сговариваясь, без команды выстрелили в изменника. Это сама Родина покарала отступника.
Бой длился более четырех часов, и бронированный кулак фашистов не мог прорваться через рубеж, обороняемый гвардейцами. Из противотанковых ружей храбрецы подбивали вражеские машины, зажигали их бутылками с горючим. Уже четырнадцать танков неподвижно застыли на поле боя. Но уже убит боец Емцов, истекает кровью Петренко, лежа на соломе, покрывающей дно окопа, мертвы Конкин, Тимофеев и Трофимов. В этот миг в сумеречной дымке показался второй эшелон танков. Среди них — несколько тяжелых. Тридцать новых машин насчитал Клочков. Сомнений не было — они шли к железнодорожному разъезду, к окопу смельчаков. Ты немного ошибся, славный политрук Диев! Ты говорил, что танков придется меньше чем по одному на брата. Их уже больше чем по два на бойца. Родина, мать Отчизна, дай новые силы своим сыновьям, пускай не дрогнут они в этот тяжелый час!
Воспаленными от напряжения глазами Клочков посмотрел на товарищей.
— Тридцать танков, друзья, — сказал он бойцам, — придется всем нам умереть, наверно. Велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва!
Танки двигались к окопу. Раненый Бондаренко, пригнувшись к Клочкову, обнял его невредимой рукой и сказал: «Давай поцелуемся, Диев». И все они, кто были в окопе, перецеловались, и вскинули ружья, и приготовили гранаты. Танки все ближе и ближе. Вот они уже у самого окопа. Им навстречу поднимаются бесстрашные.
Тридцать минут идет бой, и нет уже боеприпасов у смельчаков. Один за другим они выходят из строя. Гибнет Москаленко под гусеницами танка, царапая голыми руками его стальные траки. Прямо на дуло вражеского пулемета идет Кужебергенов. Подбито и горит около десятка танков. Клочков, сжимая последнюю связку гранат, бежит к тяжелой машине, только что подмявшей под себя Безродного. Политрук успевает перебить гусеницу чудовища и, пронзенный пулями, опускается на землю.
Убит Клочков. Нет, он еще дышит. Рядом с ним, окровавленным и умирающим, голова к голове лежит раненый Натаров. Мимо них с лязгом и грохотом движутся танки врага, а Клочков шепчет своему товарищу: «Помираю, брат... Когда-нибудь вспомнят нас... если жив будешь, скажи нашим...» Он не кончил фразы. Так умер Клочков, чья жизнь была отдана мужественному деянию на поле брани.
Все это рассказал Натаров, лежавший уже на смертном одре. Его разыскали недавно в госпитале. Ползком он добрался в ту ночь до леса, бродил, изнемогая от потери крови, несколько дней, пока не наткнулся на группу наших разведчиков. Умер Натаров — последний из павших двадцати восьми героев-панфиловцев. Он передал нам, живущим, их завещание. Смысл этого завещания был понят народом еще в ту пору, когда мы не знали всего, что произошло у разъезда Дубосеково. Нам известно, что хотел сказать Клочков в тот миг, когда неумолимая смерть витала над ним.
Сам народ продолжил мысли умиравшего и сказал себе от имени героев: «Мы принесли свои жизни на алтарь Отечества. Не проливайте слез у наших бездыханных тел. Стиснув зубы, будьте стойки! Мы знали, во имя чего идем на смерть, мы выполнили свой воинский долг, мы преградили путь врагу. Идите в бой с фашистами и помните: победа или смерть! Другого выбора у вас нет, как не было его и у нас. Мы погибли, но мы победили».
Это завещание живет в сердцах воинов Красной Армии. Солнце победы все ярче и ярче горит на их знаменах. Враг отступает. Его преследуют кровные братья героев-панфиловцев, истребляют без жалости, мстят без милосердия
Стояло тихое, морозное утро, наверно, такое же, как и в день 16 ноября. Наши части вновь овладели Дубосековом, и мы ехали к месту легендарного сражения двадцати восьми гвардейцев. Последнюю ночь бушевала метель, и мы шли теперь по снежной целине. Впереди осторожно двигались саперы с миноискателями.
— Здесь, — сказал капитан Гундилович.
Вокруг расстилалась ровная белая пелена. Слева, за небольшой рощицей, протянулась линия железной дороги. Справа стояли одинокие ели. Ничто не напоминало о разыгравшихся здесь событиях.
Мы заработали лопатами. Минута, другая, третья и постепенно из-под снега стало возникать поле битвы. Вот показался кусок бруствера окопа. Вот обнажен угол блиндажа. Вот лопата соприкоснулась с чем-то металлическим, и появилась каска, а следом за ней кинжал. Мы роем дальше и почти с головой уходим в землю — это вторично на том же месте врастает в землю окоп полного профиля. Комья снега стали желто-красными. В хрусталиках льда, как в сосудах с драгоценной жидкостью, заалела кровь. Она теперь повсюду, эта священная кровь погибших, — на нижних бревнах блиндажа, на отрытом противогазе, на вытащенной плащ-палатке, на снегу вокруг.
Показалось тело. Сначала ноги, потом туловище. Военком дивизии полковой комиссар Егоров, полковник Капров, начальник политотдела дивизии Галушко и капитан Гундилович бережно поднимают на руки труп героя. У него размозжена голова. Нельзя узнать, кто это — Крючков, со строгим спокойным лицом, Есибулатов или может быть веселый сержант Добробабин. Это не Клочков. Нам стало известно, что местные жители, хорошо знавшие кипучего политрука, тайком от немцев разыскали его труп и схоронили за сторожкой путевого обходчика. Мы опустили мертвеца на землю. Карманы его шинели, гимнастерки и брюк вывернуты. В них нет ни одного документа. Унесли немцы, прихватив с собой и ушанку и сапоги убитого. Рядом с ним в окопе мы нашли лишь записную книжку. Она была еще чистой и хранила лишь помер винтовки — 21789. Запомним его. Эта винтовка стреляла без промаха.
Все смотрели на свежий могильный холмик. Возле него выстроился взвод молодых гвардейцев-панфиловцев. Им не раз рассказывали раньше историю подвига двадцати восьми, и теперь они сами увидели одного из них.
В безмолвии и скорби застыли люди. Все обнажили головы, и я увидел седины старого воина-полковника Капрова, стоявшего впереди своих новых птенцов-гвардейцев, которых он сделает орлами в бою. Начальник политотдела дивизии Галушко взволнованно произнес надгробное слово: «Мы помним ваше завещание, герои. Мы слышим ваши предсмертные голоса. Мы сделаем все, чтобы быть достойными вашей доблести и чести».
Прогремел троекратный торжественный салют. Как бы могучим эхом, ему отозвался гром наших пушек. За спиной находились огневые позиции артиллерии, а впереди в нескольких километрах кипел бой. И такими живыми стали в нашем сознании погибшие панфиловцы, что казалось, будто пройдет еще мгновенье и, блистая славой, они восстанут из могилы, чтобы устремиться туда, где идут в наступление наши полки. Это сознание живущих и есть бессмертие павших.
А. КРИВИЦКИЙ.
ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ.По публикации уваж.
gistory