Когда усталым першероном
на берег тащится волна,
когда над самым Ланжероном
висит прозрачная луна,
когда в саду созрели вишни,
и дама, новая в бранже,
без благонравности излишней
авансы делает уже,
то отвечаешь: "Извините,
я сиволап и мягкотел,
но есть указ примара Пынти
о запрещеньи этих дел".
Еще при смене караула,
когда пришел форауструп,
на Маразлиевской рвануло
так, что у Мони выпал зуб.
Но новый претор показал нам,
на что законы дикарям,
дал окорот большевизанам,
развесив их по фонарям.
Пускай порядки стали строже,
зато и дыма не видать,
а что жидов пожгли, да боже,
не за жидов же нам рыдать.
Сосед, профессор Ферсонеску,
с тех пор отчаянно хандрит,
на всякий случай носит феску
и по-турецки говорит.
Он говорит, что понял сразу,
как взять злодеев за кадык:
"Чтоб в корне вывести заразу,
мы вырвем грешный ваш язык:
язык сатрапа и вандала,
язык параши и парши,
язык чекистского подвала,
язык остервенелой лжи.
И разрешив простому люду
поставить свечку за помин,
мы заместим его повсюду
напевным говором румын".
Эх, лимба ностра камаре,
опять удобства во дворе.
На главной улице надменно
цветут катальпа и каштан,
бурлит искусство Мельпомены
и бьет коммерческий фонтан,
открыты лавки и буфеты,
прокат рогов, пошив штанов,
а также в области балета
мы перегнали Кишинев.
Укусишь бублик с пылу-с жару
и экзерцируешь восторг,
когда посмотришь Вохеншау,
где танки едут на восток.
Приятель мой, Илинич Мишка,
недавно был у нас в гостях,
он сам в Орле большая шишка,
вся грудь в крестах. И в новостях
живописует не без шика,
как голосит в Кремле упырь,
а коминтерновская клика
бежит с котомками в Сибирь.
"Пока наш фюрер и ваш маршал
заносят над врагами меч,
мы выступаем общим маршем!", -
он восклицал в газете "Речь".
И тут же, сидя на скамейке
в моем дворе под фонарем,
рвал протоколы партячейки,
в которой был секретарем.
В шинке с хозяином рассорясь
и цуйкою разгорячась,
мы шли потом как Макс и Мориц,
начхав на комендантский час.
"Цвети, Транснистрия моя!", -
писала по стене струя.
В ревущем пламени и дыме,
когда меня поволокут
в охапке с теми и с другими
на пресловутый высший суд,
я усмехнусь, мол, всей душою,
да что ж ломиться напролом:
мы проклинали зло большое,
пойдя на сговор с меньшим злом,
но оценить масштаб едва ли
могли среди слепящей тьмы,
к тому ж евреев убивали
айнзацкоманды, а не мы!
Не мы пихали во все щели
доносы или в три ряда
сапог лизали. И прощенье
не я вымаливал, когда
очнулся: бледен, вшив, не юн,
а мир сливается в гальюн.
Те, кто повинен в этой давке,
терзаться прошлым и должны,
а мне пора в кружок молдавский
учить историю страны,
мотив насвистывать бравурный
и рухнуть, пятясь наугад,
в ошеломительно пурпурный,
пропахший падалью закат.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →