Ф. Винберг. Из книги "В плену у “обезьян”" (1918):
... корнет "Дикой дивизии", Ингушского полка Петр Николаевич Попов [...]
... Третий мой милый сожитель и товарищ по процессу, Петр Николаевич Попов, 25 лет, является типичным, лихим корнетом, храбрым, бывшим три раза раненным, участником нескольких славных атак доблестной "Туземной" дивизии. Он обладает редко покладистым, мягким характером, но, вместе с тем, в стойкости своих монархических убеждений выказывает большую твердость и последовательность. На суде он держал себя превосходно.
Я к нему питаю особенно нежные чувства, так как, по особенностям склада ума и души моего корнетика, мне, старому кавалеристу, он представляется особенно близким и родным. Из его рассказов я узнал, что на него имела большое влияние его крестная мать, Елизавета Александровна Шабельская, по мужу Борк.
... Третий мой милый сожитель и товарищ по процессу, Петр Николаевич Попов, 25 лет, является типичным, лихим корнетом, храбрым, бывшим три раза раненным, участником нескольких славных атак доблестной "Туземной" дивизии. Он обладает редко покладистым, мягким характером, но, вместе с тем, в стойкости своих монархических убеждений выказывает большую твердость и последовательность. На суде он держал себя превосходно.
Я к нему питаю особенно нежные чувства, так как, по особенностям склада ума и души моего корнетика, мне, старому кавалеристу, он представляется особенно близким и родным. Из его рассказов я узнал, что на него имела большое влияние его крестная мать, Елизавета Александровна Шабельская, по мужу Борк.
Протокол допроса П. Н. Попова-Шабельского, 4 июня 1921 г.:
Петр Николаевич Попов-Шабельский, 28 лет, дворянин Харьковской губернии, православный, в настоящее время проживаю в г. Мюнхене (в Баварии).
В 1914 году, оставив Харьковский университет, я пошел добровольцем в армию и был тогда же произведен в прапорщики, а в 1916 году в корнеты (со старшинством с 1916 года). Во все время войны до марта 1917 года я был на фронте. В марте же 1917 года я оставил армию и ушел в тыл. Все время я работал в тайных монархических организациях и в начале большевизма был арестован и судился вместе с Пуришкевичем и другими. Я был приговорен к общественным работам и освобожден от наказания по амнистии 1 мая 1918 года.
В 1914 году, оставив Харьковский университет, я пошел добровольцем в армию и был тогда же произведен в прапорщики, а в 1916 году в корнеты (со старшинством с 1916 года). Во все время войны до марта 1917 года я был на фронте. В марте же 1917 года я оставил армию и ушел в тыл. Все время я работал в тайных монархических организациях и в начале большевизма был арестован и судился вместе с Пуришкевичем и другими. Я был приговорен к общественным работам и освобожден от наказания по амнистии 1 мая 1918 года.
Из стенограммы берлинского процесса (1922):
На вопросы председателя подсудимый Шабельский отвечает, что он родился в Кисловодске 5 мая 1893 года, православный, холост, по профессии писатель...
Шабельский получил аттестат зрелости экстерном, поступил затем в кавалерийское училище, которое не окончил, перешел в харьковский университет, где оставался до войны. По объявлении войны пошел в армию добровольцем, был несколько раз ранен и контужен.
Шабельский получил аттестат зрелости экстерном, поступил затем в кавалерийское училище, которое не окончил, перешел в харьковский университет, где оставался до войны. По объявлении войны пошел в армию добровольцем, был несколько раз ранен и контужен.
К счастью, сведения об обучении в Харьковском университете достаточно легко верифицировать, поскольку в нашем распоряжении есть списки студентов за предвоенные годы.
Вот вырезки интересующих нас страниц:
Как мы видим, среди студентов нет Петра Николаевича Попова, родившегося в 1893 г. в Кисловодске, но есть Петр Никифорович Попов, родившийся в 1893 г. в Таганроге и закончивший там гимназию.
Он поступил на юридический факультет осенью 1911 г., к осени 1914 г., однако, закончил лишь четыре семестра, после чего, очевидно, ушел на фронт. в списке студентов на 1915-1916 гг. его нет.
В документах Ингушского полка мы действительно встречаем прапорщика Попова в описании атаки на д. Езераны 15 июля 1916 г.:
В этот день было забрано сил 109 пленных при одном офицере, заколото свыше 230 и взято 5 тяжелых германский орудий. Пленные принадлежали к двум ротам 48 и 56 германских пехотных полков, обе эти роты по показаниям пленных были частью уничтожены Ингушами, остальные взяты в плен.
Ингуши потеряли: смертельно раненым командира 4-й сотни поручика Базоркина, ранеными прапорщиков Божко и Попова. Всадников убито 18, ранено около 36, лошадей выбыло около 60.
То, что речь идет об уже знакомом нам студенте Петре Никифоровиче Попове, подтверждается его медицинской карточкой (источник: БД Памяти героев Великой Войны)Ингуши потеряли: смертельно раненым командира 4-й сотни поручика Базоркина, ранеными прапорщиков Божко и Попова. Всадников убито 18, ранено около 36, лошадей выбыло около 60.
Через месяц после ранения он выписывается из лазарета, возможно именно тогда он и знакомится с проживавшей в Петрограде Е.А. Шабельской-Борк.
Итак, с большой вероятностью, П.Н. Шабельского-Борка при рождении звали Петр Никифорович Попов. Возможно, что подмена отчества связана с желанием "облагородить" свое происхождение, имя "Никифор" казалось не вполне дворянским.
Вопреки мнению многих авторов (от А.В. Амфитеатрова до М. Келлогга) П.Н. Попов вовсе не был сыном Е.А. Шабельской-Борк. Вряд ли он даже был ее настоящим крестным сыном. Ольга Макарова, опубликовавшая некролог умершей летом 1917 года писательницы:
15 августа, в 10 часов утра в имении Сусть-Заречье Новгородской губернии, после продолжительной болезни тихо скончалась писательница Елизавета Александровна Шабельская-Борк, о чем убитые горем крестный сын и друзья извещают знакомых и почитателей.
справедливо отмечает, что "Крещение" Попова Елизаветой Шабельской имело, скорее всего, символический, политический характер, поскольку родился он в Кисловодске в 1894 году [в Таганроге в 1893 г. - ИП], когда Шабельская находилась в Германии..., а его двойной псевдоним отсылает к 1905 году, когда Шабельская вышла замуж за А.Н. Борка. Кроме того, по церковным канонам крестный не мог быть усыновителем и дать свою фамилию крестнику.
Это отличает случай П.Н. Попова от случая, например, родившегося в Риге Макса Рихтера, который женился в 1912 г. на дворянке, которая была ровно в два раза его старше, после чего получил право называть себя "фон Шойбнер-Рихтером". Дворянское происхождение П.Н. фон Шабельского-Борка является с большой вероятностью плодом его собственной фантазии.В качестве своеобразного эпилога приведу показания П.Н. Попова на процессе Пуришкевича в декабре 1917 г. - январе 1918 г. в подаче трех разных источников: большевистских "Известий", буржуазного "Утра России" и самого Попова в пересказе Винберга.
| "Известия" | "Утро России" * | "В плену у “обезьян”" |
|---|---|---|
| Продолжается допрос подсудимых. — Ф.Н. Попов [так! - ИП], считаете ли Вы себя виновным по смыслу предъявленного обвинения? Виновным себя не признал, ибо заговора не было, а ушел с позиции из-за тяжелых условий, создавшихся для офицеров и дезертиром себя не считаю. Попов принимает театральную позу и говорит, будто декламирует заученное. Мануильский. Скажите, когда солдат без надлежащего разрешения уходит с фронта — это дезертирство? — Да. — А когда убегает офицер? Подсудимый говорит, что здесь действуют благородные мотивы и что на таком же положении, как он, находится 9/10 русских офицеров. Бобрищев-Пушкин. Почему офицеры убегают из армии? — Мы воевали до тех пор, пока приказами и декларациями внушили солдату недоверие к нам. Мы видели в солдате младшего брата вне опасности, вы [нрзб] пропасть. — До вашего ухода положение солдата было крайне тяжелое, с смертной казнью, порками и др. телесными наказаниями. Что ж, видя это, вы находили, что честь младшего брата вне опасности, вы примирялись с этим? — Да. — А когда если бы вас или другого офицера подвели под порку... Подсудимый счел себя оскорбленным и просит его оградить. Председатель разъясняет, что это не может быть сочтено за оскорбление. Сосновский. Я все-таки хочу установить, что же, если можно пороть солдат, то офицеров тоже можно? На скамьях подсудимых усиленное суфлирование, которое действует успокаивающе на благородного подсудимого. — Тоже, — отвечает он. | Корнет Попов не признает себя виновным в соучастии в организации монархического заговора. — Вы обвиняетесь еще и в дезертирстве. Признаете вы себя в этом виновным? — Положение офицеров в нашей армии дошло до того, что нужно либо поступаться своей честью, либо уйти из армии, - отвечает корнет Попов. — Когда вы оставили действующую армию? — Я оставил не действующую, а бездействующую армию. Это произошло после Калушского ужаса, когда армия покрыла себя несмываемым позором. — А вы отступали с армией Николая Николаевича? — Да, мы умирали, но не сдавались. — Значит, по вашему, когда солдат уходит из армии, что он дезертир, - спрашивает обвинитель. - А когда офицер уходит? — Если он уходит из трусости, то и он дезертир. Я трусом не был. Теперь офицеры русской армии в количестве девяти [десятых] поставлены в нелегальное положение. В допрос вмешивается Бобрищев-Пушкин, который спрашивает корнета Попова, могут ли в настоящее время офицеры армии исполнить свои обязанности или им не дают этой возможности. — Офицеры оставались в рядах действующей армии, — отвечает корнет Попов, — пока эта армия воевала. Когда солдаты перестали воевать и заявили, что немцы им братья, милее русских, когда приказ № 1 подорвал авторитет офицеров, которые раньше смотрели на солдат, как на своих младших братьев, когда между ними создалась глубокая пропасть, — девять десятых офицеров должны были перейти на нелегальное положение. — Что же по вашему, — с каким то злорадством спрашивает один из обвинителей, — до вашего ухода положение солдат было хорошее, когда к ним применялась смертная казнь и телесное наказание? Разве это не было покушением на честь солдата? Корнет Попов заявляет, что случаи применения телесных наказаний были чрезвычайно редки и порки допускались только за трусость, причем сами солдаты одобряли этот способ наказания для трусов. — Ага, значит для солдат не было поруганной чести, — восклицает обвинитель. — А если бы к вам применили телесное наказание! | Обвинение мое было построено на дезертирстве и участии в монархическом заговоре... Дошла очередь до допроса меня. "Подсудимый, признаете ли Вы себя виновным в участии в монархическом заговоре?" — "Нет, уже потому, что его не было". — "Вы покинули действующую Армию?" — "Нет, действующей Армии я не покидал — ушел из бездействующей". — "Вы монархист?" - "Убежденный". Бобрищев-Пушкин обращается ко мне с просьбой рассказать, в силу чего я ушел с фронта. — "Было лучшее время, и я его помню, так как на войне был с самого начала. Победно шумели штандарты и знамена. Духом победы была проникнута вся Русская Армия, и не было в ней ни розни, ни опьянения лозунгами. Мы любили солдат, видели в них наших младших братьев; они в нашем лице чтили своих начальников. Но вот настали другие времена. Солдату внушили к нам ненависть, подорвали наш авторитет, заставили смотреть на нас как на лютых недругов. С теми, в ком раньше солдаты видели путеводителей и защитников, теперь расправлялись и расправляются солдаты. Преступная работа. Приказ № 1 — первый этап. Следы ее я видел в Калуше и Станиславове, где отход Русских войск сопровождался обесчещиванием женщин, грабежами, насилиями над жителями, глумлениями над их жилищами и храмами. Вы читали на днях, как брошенные на произвол судьбы орудия мирно покоятся под снежным саваном, и вы чувствуете, что мертвый фронт ждет своей окончательной ликвидации. Я воевал, пока все воевали; уговаривал, когда началось братание, и ушел, когда кончили воевать, заявив, что немец-брат им милее русского". Едва я кончил, как один из обвинителей, как бешеный, сорвался с места. "Скажите, подсудимый, Вы были во время отступления Русской Армии в 1915 году, когда главнокомандующим был Великий Князь Николай Николаевич?" — "Да, был". — "И что же?" — "Тогда мы умирали, но не сдавались". — "И Вы умерли?" — "Нет, я, как видите, жив, но был контужен, лежал восемь месяцев с парализованными ногами". - "Скажите, подсудимый, существовала ли в Русской Армии того времени порка, были ли расстрелы?" — "Да, были. Я сам помню, как был свидетелем одного случая такого наказания. Пороли за трусость, проявленную в бою. Солдаты были выстроены в каре, и я слышал, как они говорили: “Так ему и нужно, не покидай товарища в трудную минуту...”" — "А были ли случаи когда пороли офицеров? Чтобы Вы сделали, если бы, например, выпороли Вас?" — "Я прошу Вас обойтись без примеров, а господина председателя прошу оградить меня от оскорблений со стороны обвинения, так как я имею Георгия за личную храбрость". Председатель поясняет, что не видит в вопросе оскорбления. Обвинитель повторяет вопрос: "Скажите, офицеры могут, по Вашему мнению, подвергаться порке, или нет?" — "Да, если они являются негодяями и изменниками своего слова и чести, они могут быть разжалованы и подвергнуться телесному наказанию". — "Вы говорите, что Вы на войне с самого начала: значит, Вы — враг империализма, враг кайзера?" — "Вы жонглируете понятиями: я враг германцев как врагов на войне". — "А как бы Вы отнеслись к тому, если бы у русского офицера нашли портрет императора враждебной нам державы?" — "Если они сохраняются как память, то трудно иметь что-нибудь против". Обвинитель просит занести в протокол эти слова и о них разгласить в печати. |
Корнет П.Н. Попов был приговорен трибуналом к 9 месяцам принудительных работ, но освобожден по амнистии в честь 1 мая.
Через четыре года в Берлине он стал главным действующим лицом другого известного процесса.