Как будто в буре есть покой,
по Ватикану шло цунами
зевак, надеющихся хоть
разжиться святостью чуток,
вертя кружащейся башкой,
шурша бумажными штанами,
поскольку тамошний Господь
не любит волосатых ног.
Эх, Пётр Ионыч, погляди -
в твоем божественном овале,
а может, круге, как в душе,
укромных мест наперечёт.
И мы, застывши посреди,
самозабвенно целовались,
забыв прошедшие «уже»,
не веря будущим «ещё»,
скрипя губами и вдвойне
осознавая, что memento
не то чтоб mori, но прогноз
неутешителен пока.
И старый папа в тишине
своих пустых апартаментов
смотрел внимательно в окно
и мне завидовал слегка.
