на окружающем просторе преумножается планктон,
затем плывущий ветром либо теченьем яростным гоним
туда, где проживает рыба, что плотно завтракает им.
Ту рыбу ест другая, хек, для примера, хека – кашалот,
тех, кто дожил до финдесьекля, фасует в банку рыбзавод.
Вот человек шагает в гости, в авоське банка с пузырем,
вот пораженный в горло костью лежит, и вскоре пустырем
его несут, под шепот "amen" кроты танцуют краковяк.
Проходит год, кренится камень, из-под него ползет червяк
оптимистичного оттенка. Такому охать не резон,
на зависть нам самооценка и не завален горизонт.
Пунцов как пламя в неофите, ему открыты все пути,
он размечтался и не видит с небес пикирующей пти...
а шпрее течет и щебечет скворец и штирлиц лежит на песочке уже догадавшись что это конец конец пищевой цепочки |
поднял с обочины лопатник, а в нем семь тысяч три рубля.
Вован уволился с конторы, где заползал под самосвал,
и приобрел ларек, который напитки людям продавал.
И деньги сыпались как листья осенним днем под бодрый смех
коллег, желавших разделить с ним его коммерческий успех.
Сосед-Ахмед, мол, "я твой гриша" простер совиные крыла,
но ряд отверстий в этой крыше проделал Миша из Орла,
потом заваленный Димоном в кровосмесительной пальбе
промеж гвардейцами ОМОНа и мушкетером ФСБ.
Последний выступил достойно, но обесценил хэппи-энд
в замес товарного бетона включенный как ингредиент.
О бойне мэра известили, мэр был глубокой эконом,
ларек снесли, соорудили восьмиэтажный гастроном.
Вован барахтался бессильно в градостроительной струе
и нанял сторожа, кассира и продавщицу Люду Е.
Но в части отношений ленных... армагеддон и винегрет,
с утра как будто брали пленных, а ввечеру уже и нет.
Когда и мэра схоронили, царил кромешный ералаш,
хотя дымы пороховые влияли на объем продаж.
Среди усобиц и раздоров Вован крутился сколько мог,
покамест список кредиторов не стал похож на некролог.
В торговле лох, и шут бы с нею, но в главном он соображал
и с кассой в новую гвинею, а может, в старую сбежал.
Там кочевал, забытый всеми, покрыт коростой и паршой
и отыскал такое племя, что отнеслось к нему с душой.
Курил бамбук, ходил на танцы и тосковал без Люды Е.,
он думал: вегетарианцы, а оказалось: людое...
поют ангелочки цветут огурцы и бог-саваоф на листочке отчаянно сводит с концами концы концы пищевой цепочки |
над чахлой нивой просвещенья корпел писатель-эмигрант.
В занюханном этаблисменте, глодая черствый бутерброд,
он часто думал про бессмертье, точнее, про наоборот:
внезапно холодеют ноги, запахло в воздухе грозой
и возникает на пороге старуха с острою косой.
А он ей вкрадчиво: "Неужто за мной? Тебе-то хоть бы хны,
но мне! невыразимо чужды язык и нравы той страны,
там гнёт и кнут, и еле светят лучины в непролазной мгле
да там на улицах медведи, не говоря уж о Кремле,
там слышен бубен агитпропа вразбивку с пушечной пальбой...
Мировоззренческая пропасть лежит меж мною и тобой,
поскольку здесь в лесах и до́лах, в цивилизованных, ага,
дер тод ист мужеского пола, читай целана, кочерга".
Иначе: раз под вечер жаркий гарцует в скорбной тишине
по свежестриженной лужайке костлявый дядька на коне,
ему: "Угодники благие! Здесь, от Отечества вдали,
меня терзает ностальгия по каждой пяди той земли,
где утра девичий румянец, где куст ракиты над рекой,
где кролики с носами пьяниц кричат nastrowje день-деньской,
где сторож завесы вселенской обязан, порази нас гром,
являться в ипостаси женской, пешком, с сельхозинвентарем.
Так не задерживайся, трогай, не твой наперсник я пока,
езжай известною дорогой, читай в пути пастернака́".
Писатель отодвинул ценник и заключил со вздохом: да,
всю жизнь готовишься как циник, а получается нежда...
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →