Игорь Петров (labas) wrote,
Игорь Петров
labas

Categories:

вызов на расстрел


«Новое слово», Берлин, 6 ноября 1938 г.
Разоблачения сов-капитана.
Письмо редактору «Нового слова» невозвращенца Бертума.

В конце мая в советских газетах промелькнуло сообщение о смерти в одном из заграничных портов капитана советского парохода «Днепрострой» Федора Бертума. Случаю угодно было, чтобы наш специальный корреспондент в Швейцарии в начале сентября месяца познакомился в Берне с моряком, тщательно скрывавшим свою национальность, но проявлявшим большую осведомленность в советских делах. Наш сотрудник вошел в доверие незнакомца и выяснил, что в лице последнего имеет дело с капитаном «Днепростроя» Бертумом, ставшим невозвращенцем.
Понадобилось все-таки около двух месяцев, чтобы проверить личность Бертума и установить, как на месте, в Роттердаме, так и в Берне, где находится ныне Бертум, что сотрудник «Нового слова» имеет дело не с советским агентом, похороненным большевистской печатью и «воскресшим» в Берне.
«Новое слово» относится с опаской и недоверием к нередким в последнее время случаям «прозрения» старых коммунистических деятелей, вдруг чувствующих необходимость в публичном раскаянии и ошельмовании себя. В большинстве случаев письма новых невозвращенцев не появляются в печати. В правоте нашей линии нас убеждает и случай с полпредом в Бухаресте Бутенко, чрезвычайно радушно принятым заграницей и в течение целого года не сказавшего ни одного слова, не считая жидкой брошюры прожеванных и всем известных истин.
В деле Бертума специальный корреспондент «Нового слова» произвел тщательное расследование и лишь после такового редакция решилась представить эмиграции нового невозвращенца. В данном случае важно то обстоятельство, что с тонущего советского корабля бегут не крысы, а капитаны. Те, кто создавали советскую власть, утверждали ее, служили ей в течение двадцати лет.
Коммунист с двадцатилетним стажем, бывший матрос царского времени, Бертум передал нашему сотруднику письмо на имя редактора «Нового слова», которое мы помещаем с сохранением стиля и орфографии оригинала.

Уважаемый и дорогой соотечественник и редактор газеты «Новое слово» г. Деспотули В.М.
Являясь все время старым, во время заграничных плаваний на Советских пароходах, подпольным поклонником и читателем Вашей чистой по духу Русской газеты «Новое Слово», - а также несмотря на мое недавнее Советское прошлое, я все же решил сообщить Вам о следующем.
Я, Федор Бертум, участник гражданской войны, член Российской коммунистической партии с 1919 года по 6 мая 1938 года, Советский капитан дальнего плавания Черноморского пароходства - капитан парохода «Днепрострой» 8500 R.T., 27 января 1938 года на основании распоряжения советских властей прибыл в порт Роттердам на Голландский завод Droogdoek Matschappy Heyplaat – для капитального ремонта всех котлов и глвной машины на моем пароходе «Днепрострой».
Через 96 суток, т.е. 3 мая, когда весь ремонт котлов и машины был уже почти готов и через 6-7 дней я уже должен был отплыть с моим пароходом из Роттердама обратно в Черное море в Одессу – я вдруг был вызван в Амстердам в советскую контору «Экспорт-хлеб», где управляющий этой конторой – он же и еще кто-то другой «товарищ» Нестеров, - закрыв двери своего кабинета, предал мне секретно-зашифрованное распоряжение из Москвы о немедленной сдачи парохода моему старшему помощнику, а мне самому немедленно выехать в качестве пассажира на пароходе «Свирь», имеющем уйти 6 мая из Роттердама в Ленинград, а оттуда в Москву.

Вышеуказанное «распоряжение» о снятии Советского капитана с парохода в иностранном порту, да еще с вызовом в Москву, - являлось небывалым случаем не только во всем мире, но и небывалым еще глумлением над личностью человека и капитана даже в нашей советской практике. Вызов этот несомненно означал, - вызов на признание себя под пытками виновным в измене, шпионаже, контрреволюции и т.д., а затем на расстрел.
Через 2 дня, 5 мая, вечером мои предчувствия подтвердились тем, что мои беспартийные друзья-моряки с большим риском для их жизни информировали меня о следующем.
1) о последовавшей 22 апреля трагически-мученической гибели моей жены – выбросившейся с 4-го этажа НКВД и разбившейся на смерть;
2) что капитан парохода «Свирь», с которым я должен был 6 мая выехать в качестве «пассажира» до Ленинграда, получил уже распоряжение от этого же «господина» Нестерова о том, что как только я явлюсь на параход «Свирь», - немедленно арестовать меня, посадить в «надежное» помещение и поставить хорошую вооруженную охрану, а по прибытии в Ленинград передать в НКВД для отправки в Москву.

На основании всех этих фактов, 6 мая распоряжение о сдаче парохода моему старшему помощнику я выполнил. Но вместе с этим, - моей капитанской декларацией, я официально через главного комиссара Роттердамской полиции обьявил Голландским властям о всем происшедшем и моем нежелании посадки на п/х «Свирь» и нежелании возвращения в СССР.
Во избежание насильственной со стороны Советских в Роттердаме «агентов» посадки меня на Советское судно и увоза в СССР, я попросил Голландскую полицию о принятии мер охраны и защиты меня.
В течение 10 суток, на основании моих просьб, с 6 по 16 мая я находился и жил при полиции, а затем переехал на указанную мне полицией квартиру.

Чистосердечно и без всякой прикраски заявляю Вам, г.Деспотули, что в течение последних лет моего пребывания в рядах компартии, я неоднократно убеждался в том, что никакой Советской власти в СССР никогда не было и нет. Никакой коммунистической партии с политическим лицом и политической властью, также никогда не было и нет, а есть лишь партия жалких подхалимов, шпионов, лжедоносчиков, лжесвидетелей, вельмож, чиновников-бюрократов и привилегированных рабов – ничего общего не имеющих с Русским бедствующим народом.
За время моего 20-летнего пребывания в рядах партии, я все время за мой личный страх и риск всегда вел неустрашимую и беспощадную борьбу со многими ворами, вельможами и сатрапами чинящими произвол и насилие над беззащитными советскими гражданами.
За все это, я сам неоднократно попадал под издевательства и глумления над моей личностью человека, капитана и члена ВКП.
О кошмарно тяжелой обстановке и условиях службы на советских пароходах дальнего и каботажного плавания, особенно для капитанов, - мир и зарубежная печать еще ничего не знают.

Последовавшее еще небывалое распоряжение о снятии меня с моего парохода «Днепрострой» в Роттердаме и вызове в Москву на расстрел, - являлись подведением черты и итогом за всю мою честную борьбу против всех безобразий и насилий. На всем Черном море, я являлся единственным неустрашимым капитаном-борцом против всякого насилия и произвола, вследствие чего в данное время я сам оказался жертвой коварных интриг и произвола надо мной самым.
И вот, проживая с 16 мая с.г. в Роттердаме ни какими неблаговидными поступками не хорошего поведения я никогда не занимался, а лишь отдыхал от пережитого.
Временами, в некоторых голландских домах, среди рабочих, на заводе – где я ремонтировал мой пароход, и среди нескольких Немецких моряков, - я провел несколько бесед на довольно сносно-понятном немецком и английском языках о всей действительности и ужасах в СССР.

Я, Федор Бертум, сын кухарки, с 13-летнего возраста начал жить своим личным трудом, и трудом настоящим, а не тем «трудом» какой нахально присваивают себе советские вельможи, бюрократы и сатрапы в своих бенефисных рекламных автобиографиях и анкетах, над которыми смеются даже лошади у всех извозщиков.
Работал в шахтах, на заводе, юнгой, матросом и угольщиком на пароходах.
В 1912 году, будучи военным матросом в Либаве на пограничном крейсере «Абрек», из-за моих еще в то время бунтарских настроений и конфликтов с офицерами – вынужден был бежать заграницу.
Первое время после побега, работал в Германии в Гамбурге, а затем все время плавал матросом на Английских пароходах во все части света. В 1916 году, за мое упорное нежелание итти на службу в Английскую армию, англичанами же нахально и был препровожден в Россию в порт Владивосток.
После долгих мытарств от Владивостока через этапные тюрьмы, осенью 1916 года был направлен на Австрийский фронт, - где также за один политический поступок – от военно-полевого суда спасся лишь благодаря наступившей февральской революции, после чего ушел с фронта. В октябрьской революции участвовал.

Звание капитана дальнего плавания и право командования пароходами достиг путем моих долгих трудов над собой, большой практикой, знанием и любовью морского дела и долгим упорным честным учением при тяжелых условиях.
И вот, бывший царского времени матрос, через 26 лет после первого побега из России, будучи уже Советским капитаном дальнего плавания, т.е. капитан – пролетарий из пролетариев – вынужден был бежать и навсегда отказаться от своего пролетарского государства и «пролетарского» правительства и от партии.
Таковы и есть пути, иронии и гримасы Советской власти и ее действительности на каждом шагу и над каждым ее партийным и беспартийным рабом.

Уважаемый дорогой соотечественник и редактор г.Деспотули, по прочтении этого письма, Вы наверно, по Вашей бдительности строгого критика, и из-за моей чрезмерной откровенности к Вам, сочтете за провокатора или в лучшем случае – человеком слишком поздно проснувшимся, т.е. лишь после вызова в Москву на расстрел.
С точки зрения Вашей строгости редактора такой сериозной газеты, и с точки зрения осторожности, Вы, конечно, будете прав.
В последнее время, провокаторы и шпионы разных мастей, оттенков и национальностей, работающие идейно и не идейно на пользу жидо-масонского кагала – имеются уже не только среди французской полиции, русской эмиграции, но есть они уже даже в Английском парламенте и Римском ватикане. Ни к какой категории провокаторов я не принадлежу, и являюсь единственным и пока первым советским с 20-летним парт-стажем капитаном дальнего плавания – невозвращенцем – навсегда порвавшим с СССР.

На основании всего правдиво мной описанного, обращаюсь к Вам, г.Деспотули, как к Российскому старому опытному эмигранту и журналисту Российской зарубежной газеты, - убедительнейше прошу Вас, отбросив вражду, окажите мне чисто моральную помощь, т.е. откликнитесь письмом и дайте Ваш политически практический совет, - что мне дальше делать?
Для порчи нервов и настроения всем кремлевцам и Советским полпредчикам – тщательно, но из-под полы читающих Вашу газету, описанную мной историю моего невозвращенства, если Вы найдете возможным, - прошу написать в Вашей газете.
В доказательство моей искренности и доверия к Вам при сем прилагаю и мою фотокарточку.
Одно лишь прошу Вас, не осудите и не осмейте меня жестоко, - я не заслуживаю этого, а заслуживаю некоторого смягчения и моральной поддержки.
Надеюсь на Ваше великодушие, - остаюсь в ожидании Вашего ответа, - уважающий Вас
капитан Ф.Бертум

Письмо капитана-невозвращенца оставило заметный след в архивах канцелярии Розенберга – лучшие пассажи («Никакой коммунистической партии с политическим лицом и политической властью, также никогда не было и нет, а есть лишь партия жалких подхалимов, шпионов, лжедоносчиков, лжесвидетелей, вельмож, чиновников-бюрократов и привилегированных рабов») были переведены на немецкий и представлены рейхсляйтеру. Кроме того в отчете о деятельности «Нового слова» было со ссылкой на капитана указано, что газету знают и читают в Советском Союзе.

Судьба самого Бертума пока остается загадкой. Примерно тогда же (в поисках моральной поддержки капитан палил во всех направлениях) он написал в Мексику Троцкому:
Уверяю Вас, Лев Давыдович, что я не провокатор и не подставное лицо, а самая настоящая жертва и мученик сталинской тирании... Участь эта в последние годы постигла десятки тысяч лучших идейных российских коммунистов. Наряду с этим, десятки тысяч коммунистов и миллионы рабочих, крестьян и интеллигентов томятся и погибают в сталинских отдаленных концлагерях при самых кошмарных тяжелых условиях.

Там же рассказывается о продолжении его скитаний, о которых в письме в «Новое слово» не говорится (или Деспотули эту часть отцензурировал) - голландская полиция, пренебрегая правом убежища, несколько раз высылала Бертума в Бельгию, откуда, продержав некоторое время в тюрьме, его возвращали обратно в Голландию. Все это время Бертум якобы чувствовал усиленную слежку за собой со стороны агентов НКВД.

Действительно, след Бертума всплывает в Антверпене. Мишель Ухов (1926-1997), историк, полубельгиец- полурусский, вспоминает о «капитане из СССР, бежавшем в Роттердаме со своего парохода, попавшем в Антверпен и направившемся прямо в церковь на бульваре Италиелей» в своих мемуарах «Het verbrande testaтent» («Сожженное завещание»). Соответствующие материалы есть и в городском архиве Антверпена. Дальнейшее – неизвестно. Как Бертум попал к концу 38-го в Берн и что с ним стало дальше?

Впрочем, в сети нашелся еще один источник информации о Федоре Бертуме. О том ли самом человеке идет речь в статье «56 дней в Одесской чрезвычайке», опубликованной в 1920 г. в парижской газете «Общее дело» и подписанной инициалами В.О.? Фамилия (весьма редкая), имя и город совпадают. Однако, в других (многочисленных) рассказах про одесскую чека «Федька» не фигурирует.
Моим ближайшим соседом оказался адвокат из Петрограда и артист оперы Государственных театров Максимович.
Познакомившись поближе, я узнал, что большинство из населяющих камеру, несмотря на пребывание под стражей 30-35 суток и больше, ни разу не допрошены, и на мое заявление о том, что комиссар, арестовавший меня без объяснения причин, заявил мне, что я тотчас по приводе в ЧК буду допрошен и что, ввиду моего заверения, что я абсолютно не чувствую за собой какой-либо вины в чем-нибудь, буду тотчас же отпущен ими, я услышал отовсюду иронические замечания и ответы:
«Нет, мол, подождите: этак нам всем здесь говорили, что арестовывают только на полчаса, а там, того и гляди, будут тебя здесь «мариновать» этак с месяц, «пришьют» пару-другую дел, а там уж и допросят когда-нибудь».

С утра следующего дня меня поразило необычайное волнение, охватившее всех арестованных. Заключенные беспрерывно шагали взад и вперед по камере и о чем-то шептались.
«Будут брать, как же, сегодня суббота». «Федька приходил во двор» - слышалось из разных углов.
В камеры проникли слухи, что на сегодня назначен очередной расстрел. Федька Бертум - один из видных палачей Одесской чрезвычайки, и его появление в арестантском дворе означало, что сегодня у него «рабочий» день.

[…]
Волнение арестованных, начавшееся с утра, оказалось небезосновательным. В 5 часов веч. в арестантском дворе появились старший помощник коменданта ЧК Бурков, «известный» Федька Бертум, комиссар оперативной части ЧК (он же принимающий непосредственно участие в «операциях по размену») товарищ Венгеров, юнец, едва достигший 18 лет, и заведующий тюремным отделением ЧК тов. Михаил, впоследствии расстрелянный Чрезвычайкой за соучастие в налете.
Само по себе появление этой группы в арестантском дворе не предвещало ничего хорошего, и арестованные, чуя надвигающуюся опасность, как покорные овечки, бродили из угла в угол по камере, глухо бормоча. Скоро на руках у тов. Михаила появился список, и во двор стали выходить обреченные…
- 4-я камера! - раздался у дверей нашей камеры окрик тов. Михаила. - Староста, давай из твоей камеры Брантмана, Ф-ля, С-ти и Максимовича - в Революционный Трибунал - скорее с вещами на двор…
Сердца всех заключенных усиленно забились. Всем отлично известно, что в революционный трибунал не ведет Федька Бертум, что это обыкновенный прием администрации ЧК не сообщать заключенному, приговоренному к расстрелу, до последней минуты - на что последний обречен. Пошатываясь, еле стоя на ногах, так как они были сильно пьяны, Бертум и Венгеров подсчитывали людей…
На вызов Брантмана в камере обратили мало внимания, последний - профессиональный налетчик и отбывал тюремное заключение уже не раз. Не то было с вызовом Максимовича. Сильно возбужденный Максимович, разводя руками, задавал несколько раз один и тот же вопрос: «Без допроса и без предъявления обвинения неужели могут расстрелять?»
Несмотря на заведомую вздорность наших утешений, мы уверяли его, что вызываемая сейчас партия отправляется в революционный трибунал, как заявил об этом товарищ Михаил.
Ф-ля и С-ти в камере не оказалось, о чем доложил староста товарищу Михаилу.
Тем временем двор стал наполняться вызванными заключенными из разных камер. Из списка в 48 человек не хватало троих: два из нашей и один из соседней камеры и собранные во дворе 45 человек были уведены под усиленной охраной со двора.

Тяжелое было прощание с В. Я. Максимовичем, заявившим, что он всеми силами постарается не дать себя расстрелять, так как ни разу не был допрошен и представления не имеет, в чем его обвиняют, и действительно Максимович в эту ночь не был расстрелян, так как сумел настолько красноречиво убедить Бертума в своей правде, что тот в последнюю минуту согласился доложить о нем председателю Чрезвычайки Реденсу, приостановившему расстрел Максимовича, уже находившегося в «гараже», где производился расстрел 44-х, и изъятого оттуда по приказанию Реденса.
Подробно выслушав Максимовича и записав у себя кое-что, Реденс распорядился об отправке Максимовича обратно в камеру. Получив заверения от «самого» Реденса, что завтра же он будет допрошен и что ему будет предъявлено обвинение, если таковое есть, Максимович с довольным видом вернулся в камеру. Встречу с заключенными, считавшими Максимовича расстрелянным, передать невозможно, и этот редчайший случай в практике Чрезвычайки мы считали просто чудом.


Upd. 10.09.2012 Как указал rostislavddd, издававшийся в Брюсселе журнал "Часовой" 05.07.39 поместил небольшую заметку, в которой тоже связал перебежчика Бертума с бывшим служащим Чрезвычайки:

ЕЩЕ НЕВОЗВРАЩЕНЕЦ
Антверпенская газета "Ле Матэн" (N128 и т.д.) печатает "Исповедь Федора Бертума", б. капитана сов. п/х-да "Днепрострой", бежавшего в Роттердаме в прошлом году.
Сын прачки, б.матрос Имп.флота, бежав-за-границу от суда за политическую пропаганду, участник гражд. войны, член компартии с 1918 г. и служивший в "особом отделе" Бертум никак не может быть причислен к аристократам и фашистам. Поэтому его разоблачения о сов.власти и сравнение условий жизни, работы и службы до революции и после окончания второй пятилетки производят огромное впечатление на бельгийцев и интересны также для нас.
Subscribe

  • Post a new comment

    Error

    default userpic

    Your reply will be screened

    Your IP address will be recorded 

    When you submit the form an invisible reCAPTCHA check will be performed.
    You must follow the Privacy Policy and Google Terms of use.
  • 51 comments