1. Викторин
В книге «Камни и корни» Борис Пильняк так описывает свою поездку из Китая в Японию в марте 1926 г.:
В Симонэсеках встретили меня - уже не один, а с полдюжины ину [«собака», презрительное название сыщика - ИП]. В шипении и в отчаяннейшей, непреклоннейшей вежливости одни записывали имя моей бабушки, другие диктовали мне «Объявление», в коем «я, нижеподписавшийся», обязался не нарушать японских правил общественного порядца и не заниматься коммунистической пропагандой. Под надзором ину я ходил в сортирчик. Ину повел меня в ресторан. Ину взял мне билет...
Меня обыскали, перерыли мои вещи, ко мне приставили конвой, - все мои действия и желания предупреждались ину, ину даже решил за меня, что я хочу есть. Со мной ехал Викторин Попов, к нему тоже приставили ину, обыскали, только не брали «Объявления»
.Меня обыскали, перерыли мои вещи, ко мне приставили конвой, - все мои действия и желания предупреждались ину, ину даже решил за меня, что я хочу есть. Со мной ехал Викторин Попов, к нему тоже приставили ину, обыскали, только не брали «Объявления»
Вот что рассказывает о спутнике Пильняка французская исследовательница его творчества Дани Савелли:
Викторин Попов, которому в ту пору исполнился 31 год, приехал в Харбин 4 марта и остановился в Гранд-отеле, где к этому времени уже находился Пильняк. См. письмо японского Министерства внутренних дел, разосланное полицейским управлениям всех японских префектур, от 5 марта 1926 г... Он отплыл из Китая на том же судне, что и Пильняк, и одновременно с ним приехал в Токио. Официально Викторин Попов был главой синдиката по производству растительного масла и прибыл в Токио, чтобы вести переговоры о поставках льняного масла в Японию (см. донесение полиции от 26 марта 1926 г.)... Он выпустил книгу о соевом масле (см.: Попов Виктор. Соевые бобы и сырьевая проблема жировой промышленности М.; Л.: Промиздат, 1927). Возможно, именно ему Пильняк обязан подробным описанием производства соевого масла из повести «Большое сердце», написанной во время его написанной во время его пребывания в Японии. Вполне вероятно, что они вместе посетили маслобойню в Харбине.
В донесениях японской полиции Попов предстает весьма сомнительной личностью, прибывшей на Дальний Восток отнюдь не ради торговли растительным маслом.
В донесении, поступившем через два дня после его приезда в Токио, упоминается также о его конфиденциальных встречах со студенткой Еленой Терновской, личность которой также вызывала у японской полиции большие подозрения. Там же отмечается, что в беседе с журналистом из газеты «Хоти» он не отвечал на заданные вопросы. В другом полицейском донесении обращается внимание на то, с каким уважением его принимают в советском посольстве «так как он является важной персоной» (см. донесение от 10 апреля 1926 г.) Вне всякого сомнения, между Пильняком и Поповым завязалась дружба. Дочь Пильняка Наталия Соколова нам подтвердила в октябре 1999 г., что Попов был близким другом ее отца...
Но, по всей вероятности, перед этим загадочным и опасным спутником не стояло задачи следовать за Пильняком повсюду, куда бы он ни пошел. В донесении полиции от 10 апреля 1926 г. говорится, что приятели встречаются каждый день, но также указывается и на то, что Попов совершает поездки по японской провинции один, без Пильняка. Отметим, что в прессе только однажды, в день приезда, сообщалось о присутствии Попова на вокзале, среди сопровождавших писателя лиц. И, наконец, последнее обстоятельство: Попов уехал из Токио 11 апреля, 18 апреля он сел на корабль в Кобэ, направляясь в Нагасаки, после чего проследовал в Шанхай (см. донесения полиции с 12 по 15 апреля 1926 г)
.В донесениях японской полиции Попов предстает весьма сомнительной личностью, прибывшей на Дальний Восток отнюдь не ради торговли растительным маслом.
В донесении, поступившем через два дня после его приезда в Токио, упоминается также о его конфиденциальных встречах со студенткой Еленой Терновской, личность которой также вызывала у японской полиции большие подозрения. Там же отмечается, что в беседе с журналистом из газеты «Хоти» он не отвечал на заданные вопросы. В другом полицейском донесении обращается внимание на то, с каким уважением его принимают в советском посольстве «так как он является важной персоной» (см. донесение от 10 апреля 1926 г.) Вне всякого сомнения, между Пильняком и Поповым завязалась дружба. Дочь Пильняка Наталия Соколова нам подтвердила в октябре 1999 г., что Попов был близким другом ее отца...
Но, по всей вероятности, перед этим загадочным и опасным спутником не стояло задачи следовать за Пильняком повсюду, куда бы он ни пошел. В донесении полиции от 10 апреля 1926 г. говорится, что приятели встречаются каждый день, но также указывается и на то, что Попов совершает поездки по японской провинции один, без Пильняка. Отметим, что в прессе только однажды, в день приезда, сообщалось о присутствии Попова на вокзале, среди сопровождавших писателя лиц. И, наконец, последнее обстоятельство: Попов уехал из Токио 11 апреля, 18 апреля он сел на корабль в Кобэ, направляясь в Нагасаки, после чего проследовал в Шанхай (см. донесения полиции с 12 по 15 апреля 1926 г)
В японских журналах «Asahigraf» и «The Osaka Mainichi» были опубликованы фотографии прибытия Пильняка, его (гражданской) жены, актрисы Ольги Щербиновской и Попова (который, правда, назван «Ивановым») на вокзал. Попов и Пильняк еще раз встречаются в Осаке, где Пильняк обедал в компании Викторина Попова, импресарио Иосифа Комиссаржевского и исполнительницы фольклорных песен Ирмы Яунзем. Также Савелли упоминает, что Попов возвращался назад в Москву с музыковедом Исидой Киёдзи, который в Хабаровске встретился с Поповым, и дальнейший путь в Москву они проделали вместе. (См. открытку Исиды Киёдзи и Викторина Попова, адресованную Нобори Сему.) Дани Савелли приводит такие биографические данные Викторина Попова: (1895-?).
Тот Викторин Попов, которого мы знаем по истории Глеба Травина, родился в 1900 г.
Первая его книга, которую мне удалось найти – сборник «Юшар» (1932), впоследствии дополнявшийся и издававшийся под другими названиями. В середине 30-х Попов охотно пишет в соавторстве с более известными авторами - с Глебом Алексеевым (книга «Иссык-Куль», 1933); Сергеем Клычковым (очерк «Зажиток», 1934), Борисом Пильняком (очерк «Об игрушке», 1936).
Сергей Клычков был арестован 31 июля 1937 г., расстрелян 8 октября. Борис Пильняк был арестован 28 октября 1937 г. расстрелян 21 апреля 1938 г. Глеб Алексеев был арестован 26 апреля 1938 г, расстрелян 1 сентября.
На допросах имя Попова называлось не раз. Вот, к примеру, протокол допрос Клычкова:
Вопрос: Солидаризировался ли Попов с вашими антисоветскими взглядами?
Ответ: Безусловно, да. Попов знал о моих связях и настроениях и оставался со мной до последнего времени в самых близких взаимоотношениях. Больше того, он записывал и хранил у себя мою насквозь контрреволюционную книгу «Пьяные беседы»
Вопрос: Дайте более подробные показания о контрреволюционных настроениях Попова.
Ответ: Попов Викторин является безусловно человеком контрреволюционным. Он хитрый враг. Умеет ловко маскироваться под мишурой цитат и ортодоксальных рассуждений. Известна мне также его теснейшая связь с Пильняком, который однажды назвал мне его «своим» человеком. Знаю также о его связях с троцкистами Хорошевым и Перепелицыным (сейчас сосланными). Он хорошо знал об их троцкистских убеждениях и все-таки поддерживал с ними самую близкую дружбу. После ссылки Попов поддерживал связь с их женами, а через них и с самими Хорошевым и Перепелицыным.
Ответ: Безусловно, да. Попов знал о моих связях и настроениях и оставался со мной до последнего времени в самых близких взаимоотношениях. Больше того, он записывал и хранил у себя мою насквозь контрреволюционную книгу «Пьяные беседы»
Вопрос: Дайте более подробные показания о контрреволюционных настроениях Попова.
Ответ: Попов Викторин является безусловно человеком контрреволюционным. Он хитрый враг. Умеет ловко маскироваться под мишурой цитат и ортодоксальных рассуждений. Известна мне также его теснейшая связь с Пильняком, который однажды назвал мне его «своим» человеком. Знаю также о его связях с троцкистами Хорошевым и Перепелицыным (сейчас сосланными). Он хорошо знал об их троцкистских убеждениях и все-таки поддерживал с ними самую близкую дружбу. После ссылки Попов поддерживал связь с их женами, а через них и с самими Хорошевым и Перепелицыным.
О том же у Д.Савелли:
имя [Попова] всплывает также в протоколах допросов Пильняка. На допросах Пильняк упоминает о нем как о писателе. Попов был автором многих книг, написанных, в частности,в соавторстве с Глебом Сергеевым [оговорка, правильно: Алексеевым] и Сергеем Клычковым, что не мешало ему быть агентом ГПУ. Подозрения японской полиции подтверждает и жена Сергея Клычкова, говорившая... что Викторин Попов спаивал ее мужа, а его жена записывала антикоммунистические высказывания Клычкова.
Пока соавторов допрашивали, Попов трудился на Севере, где познакомился с народной сказительницей Марфой Крюковой (впервые он приехал к ней в 37-м еще вместе с Алексеевым и актером И.Ильинским). Вскоре он стал ее литобработчиком (Попов: Марфа Семеновна устала, силы ее поддерживала мечта о предстоящей поездке на Кавказ, на родину вождя. О Сталине она давно собиралась сложить большую новину. И вот, Союз советских писателей командировал ее, совместно со мной, на Кавказ. Радости ее не было предела. Новина была , конечно, сложена: Много силушки славной в земле Советской, Много мудрости у дорогого вождя у Сталина!)
Позже, когда пути Попова и Крюковой разошлись, Марфа Семеновна тепло вспоминала о сотрудничестве и упрекала нового литобработчика в искажении творческого метода: Заставляешь меня стару пасть драть! А Викторин Аркадьевич, премудрый писатель, мне говорил: Ты, Марфа, пойди погуляй, а я попишу!.
В начале войны Попов оказывается на Урале:
Картофель ... служил главным подспорьем к рациону. С Сухоложским районом у нас установились дружеские связи. Туда, по договоренности с райкомом партии, мы и надумали направить своего заготовителя.
[За картофелем] поехал Викторин Попов, москвич, мужчина высоченного роста и незаурядной физической силы. Я упоминаю об этом потому, что другой, с худшими физическими данными, вероятно, и не справился бы с заданием. Он уехал — и как в воду канул. Прошла неделя, другая. Ни слуху ни духу. Надвигалась зима, а Попов уехал в драповом пальтишке. Мы уже начали тревожиться: все ли с ним ладно? Беспокоилась семья. Наконец на исходе третьей недели разнеслась весть: приехал Викторин, пригнал целый вагон картошки.
(воспоминания писателя Бориса Рябинина)
[За картофелем] поехал Викторин Попов, москвич, мужчина высоченного роста и незаурядной физической силы. Я упоминаю об этом потому, что другой, с худшими физическими данными, вероятно, и не справился бы с заданием. Он уехал — и как в воду канул. Прошла неделя, другая. Ни слуху ни духу. Надвигалась зима, а Попов уехал в драповом пальтишке. Мы уже начали тревожиться: все ли с ним ладно? Беспокоилась семья. Наконец на исходе третьей недели разнеслась весть: приехал Викторин, пригнал целый вагон картошки.
(воспоминания писателя Бориса Рябинина)
Затем Попов попадает в Ашхабад, где переводит с туркменского, редактирует и пишет свое, кажется, единственное произведение большого формата - исторический роман «Узбой» (журнал “Совет Эдибияты”, NN 7-8, 1945; NN 3-4, 1946, отдельным изданием, кажется, не выходил.)
Последние найденные мной публикации: «Больше леса Родине (Дела и люди треста Комипермьлес)» (Кудымкар, 1948); «Живая история» (Молотов, 1949). Дата смерти: 1949. Никаких некрологов и хотя бы кратких биографий мне обнаружить не удалось.
2. А.П.
В книге «Корни японского солнца» Борис Пильняк так описывает свою поездку из Китая в Японию в марте 1926 г.
В Симонэсеках встретили меня - уже не один, а с полдюжины ину. В шипении и в отчаяннейшей, непреклоннейшей вежливости одни записывали имя моей бабушки, другие диктовали мне «Объявление», в коем «я, нижеподписавшийся», обязался не нарушать японских правил общественного порядца и не заниматься коммунистической пропагандой. Под надзором ину я ходил в сортирчик. Ину повел меня в ресторан. Ину взял мне билет...
Меня обыскали, перерыли мои вещи, ко мне приставили конвой, - все мои действия и желания предупреждались ину, ину даже решил за меня, что я хочу есть. Со мной ехал т. Попов, председатель Масложирсиндиката, к нему тоже приставили ину, обыскали, только не брали «Объявления».
.Меня обыскали, перерыли мои вещи, ко мне приставили конвой, - все мои действия и желания предупреждались ину, ину даже решил за меня, что я хочу есть. Со мной ехал т. Попов, председатель Масложирсиндиката, к нему тоже приставили ину, обыскали, только не брали «Объявления».
Эта поездка находит неожиданный отклик в официальных кругах. 18 февраля 1927года «Правда» публикует постановление Президиума МКК и Бюро МК ВКП(б) о деле председателя правления Масложирсиндиката Попова: Попова А. П., как чуждый, разложившийся элемент, злоупотреблявший доверием партии и советской власти, из рядов ВКП(б) исключить и привлечь к уголовной ответственности. В подверстанном к постановлению фельетоне уточняется:
Попову была предоставлена 2-месячная командировка в Китай и Японию „для выяснения этих стран в отношении растительных и животных жиров”. Во время разбора дела в МКК выяснилось, что настоящая цель поездки Попова в Китай и Японию, обошедшаяся Масложиртресту в 40 000 р., было желание сопровождать писателя Пильняка в его поездке по этим странам... Уехавши в момент тяжелого финансового кризиса синдиката в тот момент, когда синдикат только-только оформился, Попов вместо указаний о работе синдиката с пути, а также из Китая и Японии периодически посылал „доклады” в правление, где описывал свои похождения: посещение публичного дома, вечеринку вместе с Пильняком у проф. Устрялова, споры с Пильняком о месте последнего в литературе, причем якобы Пильняк (в передаче Попова) не примиряется с меньшей ролью, чем роль Толстого, или с ролью, близкой той, которую играл Толстой; описание своего и Пильняка туалетов и пр. в таком же выдержанном „деловом” тоне.
Формально цель поездки Попова, по его словам и по словам членов правления, — выяснение в Китае и Японии вопросов о соевых бобах. На самом же деле ни о каких соевых бобах Попов за границей не думал, а, наряду с веселым времяпровождением с японскими гейшами, он давал в харбинские газеты интервью со своим портретом, дорогостоящие рекламы, о чем-то торговался с китайскими купцами и все это преподносил в докладах правлению наряду с описанием своего сопровождения Пильняка.
Мы не станем описывать дальнейшие художества Попова. Надеемся, что ГПУ, в тюрьму которого посажен после исключения из партии Попов, займется выяснением и на этот раз пошлет его не в Китай, а, может быть, по тому же направлению в Нарым
(цит. по статье С.Шумихина)
Формально цель поездки Попова, по его словам и по словам членов правления, — выяснение в Китае и Японии вопросов о соевых бобах. На самом же деле ни о каких соевых бобах Попов за границей не думал, а, наряду с веселым времяпровождением с японскими гейшами, он давал в харбинские газеты интервью со своим портретом, дорогостоящие рекламы, о чем-то торговался с китайскими купцами и все это преподносил в докладах правлению наряду с описанием своего сопровождения Пильняка.
Мы не станем описывать дальнейшие художества Попова. Надеемся, что ГПУ, в тюрьму которого посажен после исключения из партии Попов, займется выяснением и на этот раз пошлет его не в Китай, а, может быть, по тому же направлению в Нарым
(цит. по статье С.Шумихина)
О том, что Пильняк живет на широкую ногу и сорит деньгами сообщали в Харбине и маньчжурские, и эмигрантские газеты. А в его переписке находятся косвенные подтверждения и других обвинений в адрес Попова: ... в китайский публичный дом ходили мы с Ольгой совместно, и там нам пели и играли на совершенно непонятных инструментах (из письма московским друзьям-писателям от 4.03.1926)
Глубокоуважаемый Николай Васильевич... простите меня, пожалуйста, за то, что в Харбине коньяки и водки лучше московских! Черт бы их побрал! - ибо на другой день всегда надо сердиться и жаль, что после драки кулаками не машут. (из письма Н.В.Устрялову от 13.03.1926)
3. Трехпоповство
В «Корнях японского солнца» фамилия «Попов» встречается еще раз: На рассвете меня разбудил студент Попов, но в этот раз речь идет о Константине Попове, будущем известном японисте, авторе нескольких книг.
Вернемся к Викторину Попову. Вспомним, Д.Савелли называла его специалистом по производству масла и автором книги «Соевые бобы и сырьевая проблема жировой промышленности». Такая книга действительно вышла в 1927 г., ее автором значится «Вик.Попов». Некий В.А.Попов кроме того в январе 1925 г. делал доклад «Положение и перспективы маслобойной промышленности» на всесоюзной конференции маслобойной промышленности, а в 1926 г. являлся редактором ежемесячного журнала «Маслобойно-жировое дело».
После 1927 г. никаких публикаций В.А./Вик. Попова на маслобойные темы я не нашел.
Логично предположить, что Вик.Попов и В.А.Попов – это один и тот же человек, но действительно ли его зовут Викторин? И какое отношение он имеет к председателю Масложирсиндиката А.П.Попову – «чуждому, разложившемуся элементу», которого «Правда» рекомендовала послать в Нарым.
Вот что рассказывает о Викторине Попове знаменитый переводчик Николай Любимов:
Вокруг Марфы Крюковой увивалась подозрительная окололитературная личность – верста коломенская с никогда прямо на вас не глядевшими глазами шулера и с холеной каштановой бородкой на чуть одутловатом бледном лице – Викторин Попов. В прошлом сотрудник нашего торгпредства в Японии, он натворил там каких-то темных делишек, угодил в концлагерь, потом необъяснимо быстро, подобно Эльсбергу откуда-то выплыл и присоседился к Пильняку, Глебу Алексееву и Клычкову. Он и жил на том же дворе, что Глеб Алексеев,по простодушию своему хлопотавший за него у Агранова и втащивший его в литературу... Гибель Пильняка, Клычкова и Алексеева никак не отразилась на благополучии Викторина Попова. Напротив, Глеб Алексеев еще до ежовщины проторил Попову дорожку в Северный край, и ему потом дали на откуп Марфу Крюкову. В газетах под ее «сказаниями» так часто мелькало: «Записал Викторин Попов», что его прозвали «Знатная доярка».
Ага, «угодил в концлагерь». Вспомним, как начинается первая книга очерков Попова «Юшар»:
17 июля 1930 года ледокольный пароход «Сибиряков» тревожно гудел, входя в малоизученную бухту Варнека. Это было первое судно, посетившее Вайгач в навигацию 1930 года. В трюмах и на палубе громоздились снаряжение, штабеля обтесанных и занумерованных бревен: экспедиция собиралась на острове зимовать, она имела с собою все, чтобы устраивать индустриальную жизнь на голом месте...
Измученные морской качкой, усталые от бессонницы люди свозили на карбасах грузы к правому берегу, где рубахами из светлого полотна белели походные палатки. Люди с трудом ворочали веслами, сваливали бревна. Выкладывали кирпич, скатывали железные бочки с бензином, керосином, маслами. Под навесы, сколоченные наспех, стаскивались мешки. На холме укреплялся шпиль радио-мачты.
Измученные морской качкой, усталые от бессонницы люди свозили на карбасах грузы к правому берегу, где рубахами из светлого полотна белели походные палатки. Люди с трудом ворочали веслами, сваливали бревна. Выкладывали кирпич, скатывали железные бочки с бензином, керосином, маслами. Под навесы, сколоченные наспех, стаскивались мешки. На холме укреплялся шпиль радио-мачты.
Здесь описывается прибытие на Вайгач летом 1930 г. первой партии т.н. «Вайгачской экспедиции ОГПУ», состоявшей из ссыльных геологов, инженеров и простых зеков, которым поручили осваивать рудные месторождения Вайгача и Амдермы.
В одной из тогдашних рецензий говорится: Викторин Попов поселяется на Большеземельской тундре, за полярным кругом, среди ненцев-самоедов. Писатель буквально погружается в будни местной жизни, во все ее бытовые и общественные подробности. Поселяется по собственной воле? Вряд ли.
Итак, подведем итоги. У нас есть В.А.Попов, редактор журнала «Маслобойно-жировое дело», он действует с 1925 по 1927 г.г. У нас есть А.П.Попов, председатель правления Масложирсиндиката, в 1927 г. снятый с должности и арестованный. И у нас есть Викторин Аркадьевич Попов, писатель, чья творческая деятельность начинается на Крайнем Севере в 1930 г.
Но кто из них ездил в 1926 г. с Пильняком в Японию?
Викторин, как утверждает Дани Савелли? Но она указывает другой возраст, также трудно поверить в то, что писатель, посетив экзотическую по тем временам страну, не написал о ней ни строчки. Наконец, с должности был снят совершенно другой человек (маловероятно, чтобы 25-летний Попов руководил бы Масложирсиндикатом, да еще и редактировал параллельно журнал).
А.П.Попов, как утверждает «Правда»? Но почему Савелли, пользуясь японскими источниками, уверенно говорит о Викторине (интересно, японцы вообще использовали имена?). Кто тогда такой редактор «Маслобойно-жирового дела» В.А.Попов, куда он пропал в 1927 г. и почему Любимов упоминает, что Викторин до концлагеря был «сотрудником торгпредства в Японии»?
Оба? А.П.Попов ехал с Пильняком из Харбина, а Викторин уже находился в Японии? И когда А.П.Попова арестовали, Пильняк счел за лучшее заменить одного на другого? Но почему тогда Викторин через четыре года оказывается в тундре? Увы, пока вопросов в этой истории больше, чем ответов.
Разгадка.
