...Хранцузы-тонкопузы,
Агличане-колчане
И белые и желтые,
И бурые и синие, -
Вся пакость,
Вся нечисть
Вся подлечесть.
Охота им Расею сглонуть,
Охота им царя поставить,
Охота им кровь крестьянскую пить,
Лезуть они, напирають.
А Ленин как мигнеть,
А Троцкий как пальнеть,
А войска красная
Расейская,
Как крикнить,
Как зыкнить.
И никто из неприятелей не пикнить.
Полный текст с предисловием и послесловием в Перевал: Сб. 2, 1924.
2.Автобиография.
Родился я 8 апреля 1896 г. в бедной крестьянской семье. Мать в молодости считалась первой песельницей в деревне. Отец от природы балагур и рассказчик. Старший брат был гармонистом.
Я в шесть лет знал много песен, прибауток, умел хорошо плясать. Возле нашего дома всегда кружились хороводы. Как забавника, меня с семи лет стали приглашать на деревенские свадьбы, за что платили от десяти копеек до полтинника. Заработок был в течение двух лет.
Потом умер дед. Пришли черницы-монашки, узнали о моей пляске и преисполнились жалостью. Наставлять на путь истинный повели в темную курную баню, много страстей наговорили, а под конец, засунув мне под пазуху жабу, выскочили в предбанник и завыли по-звериному.
Когда вошли в баню, я лежал в обмороке.
Вразумление подействовало: я перестал плясать. Мать мечтала отдать меня в портные. Но старшие братья (маляры и кровельщики) решили дать мне образование. После начальной школы поступил я в двухклассную, потом учительскую семинарию. В семинарии с 1911 года начал писать стихи, подражая настроениям Надсона. Стихов никому не показывал.
В 1915 году начал учительствовать в 2-классной школе. Учительством увлекался, детей любил, и они меня любили. Подал мысль издавать рукописный журнал. Ученики писали много и хорошо. В 1918 году издали на собранные в складчину деньги сборник ученических стихотворений с тиражом в 500 экземпляров. Сам я за время учительства почти не писал. В первый раз напечатался в уездной бузулукской газете "Свободное Слово" в марте 1917 г. Педагогической работой занимался до осени 1923 года в разных местах — в с. Сорочинском, г. Бузулуке, с. Виловатове, Самаре, Москве.
В апреле месяце 1923 г. начал писать эпические белые стихи о деревне. С осени 1923 года я — постоянный житель Москвы. Два года был студентом Брюсовского института. В Москве впервые напечатался в журнале "Делегатка" в 1924 году. Прозу начал писать в январе 1925 года.
До сего времени печатался в журналах: "Кр. Нива", "Прожектор", "Смена", "Молодая Гвардия", "Кр. Новь", "Перевал", "Крестьянский Журнал", "Рабочий Журнал", "Делегатка", "Новый Мир", "Город и Деревня".
Вышли книги: О чем шепчет деревня (Изд. "Московский Рабочий" 1925 г.). Детские (в издании ГИЗ): Опоздали, Нечистая Сила (пьесы), Охотники (рассказы), Костя на Самолете, Маленька Маринка (стихи).
Сданы в печать (в издании ГИЗ): Пашка Кутепов, Трушка-плясун.
Приготовлено к печати: Люди и факты (сборник очерков) и Коромысло (деревенские стихи).
(1926, цит.по книге "Русская литература от символизма до наших дней")
См. также
3.Балалайка.
... поехали с нами весной 23-го года в Переславль-Залесский собирать фольклорные произведения... с фонографом. С фонографом: значит, песни всякие и прочее. К нам присоединились некоторые поэты, например, Родион Акульшин был такой с балалайкой, с ней не разлучался... Да, и пел все это...
Мне пришлось попасть на мельницу, где в ответ на просьбу мою к какой-то мельничихе спеть, рассказать, мельник cо своим приятелем, местным богатеем, наверное, выставил мне кружку с каким-то страшным зеленым пойлом, наверное, самогоном, и сказал, что если я выпью этот стакан самогона, тогда они мне попоют. А если не выпью, не будут петь. Сколько я ни пытался пригубить это ужасное пойло, которое они там из чего-то сварили, я никак не мог осилить это. И так они мне ничего и не спели бы, если бы не пришел Родион Акульшин с балалайкой, выпил, и вот тогда все пошло на лад: они что-то рассказывали и что-то пели, мы записывали, и я, потерпев крах, все-таки с торжеством с Родионом Акульшиным принес Юрию Матвеевичу Соколову какие-то записанные мелодии и какие-то сказки и песни.
(Г.Н.Поспелов)
Приехал я сюда на месяц покамест, а там как бог даст - может быть, и больше поживу, если будет хорошо. Собираюсь здесь готовиться к госэкзаменам и - по мере возможности - пописывать. В частности, работаю сейчас над одной вещицей (о печнике, который делал печку Ленину в Горках, - по рассказу одного горского жителя, напечатанному). Компании, покамест, нет хорошей. За стеной - рядом Р. Акульшин терзает балалайку и напевает свои сугубо простонародные песенки. По вечерам он устраивает целые концерты. Поет ничего, но уж очень старательно подчеркивает "местный колорит", противно искажает слова и вообще пересаливает.
(А.Твардовский - С.Маршаку, Малеевка, 21.01.39)
Совсем еще недавно можно было встретить старых москвичей, прекрасно помнящих, как Родион Михайлович под аккомпанемент своей балалайки вместе с Василием Наседкиным, Сергеем Клычковым и Петром Орешиным пели "Ой ты, сад, ты мой сад" на средах у Евдоксии Никитиной, держательницы литературного салона, скончавшейся совсем недавно. Отец же мой, во второй половине жизни оперный певец-солист саратовского театра Оперы и балета им. Чернышевского, писал мне сюда в Америку, что он всегда будет помнить исполнение Родионом Акульшиным (Березовым) вместе с Иваном Михайловичем Москвиным, знаменитым артистом МХАТа, и известной до войны исполнительницей народных песен Ольгой Васильевной Ковалевой крестьянского напева "Как задумал сын жениться", и что это было самое талантливое трио, слышанное им когда-либо в жизни. По свидетельству людей искусства, уже после войны, Александр Трифонович Твардовский плакал от восхищения, слушая на пластинке, записанной за границей доставленную ему свою поэму "Василий Теркин" в исполнении Родиона Березова хотя пластинка во многом уступает живому голосу.
(Алла Кторова "Потерянные россияне", "Новый журнал" N229, 2002)
4.Критика.
Р. Акульшин, оставивший свои бытовые крестьянские гекзаметры, дает прекрасную и сильную публицистическую статью о новой деревне. ("Звезда", 1926)
Много ненастоящего в очерке Акульшина "Дадим" — в этих крестьянах, умиленно слушающих, под проливным дождем, о бедствиях республики и дружным хором отвечающих: "Поможем!" ("Красная новь", 1926)
...деревенский реализм Акульшина с прекрасным знанием сельского быта, народной песни, частушки, заговоров... (А.К.Воронский, 1927)
...Акульшин, ...Г. Алексеев... и еще десятки авторов создали и продолжают развивать своеобразную литературу, явно и законно стремясь придать ей "высокую форму". (М.Горький, 1929)
...издательство «Круг» выпускает под общим заголовком «Библиотека пролетарских (sic!— С. М.) писателей» таких литераторов, как Р. Акульшин и Д. Семеновский, произведения которых являются образцами антипролетарской идеологии... (C.A.Малахов, 1930)
У нас это наблюдается даже при самом поверхностном сравнении социальной направленности очерков Акульшина (буржуазный объективизм), Ставского, Жиги (пролетарский очеркизм) ("Литература и искусство", 1930)
Но эти деревенские очерки за небольшим исключением малоудовлетворительны: здесь на ряду с реакционным изображением деревенской действительности (Род. Акульшин и др.) мы встречаем халтурное, "пуристское" изображение бурно перестраивающейся советской деревни.
("Молодая гвардия", 1931)
Характерно, что в наиболее значительном по объему сборничке Р. Акульшина (Частушки. "Московский рабочий", 1929), заключающем свыше 500 частушек, нет ни одной на темы гражданской войны.
("Советский фольклор", 1934)
Акульшин сам не понял и не сумел показать, какими высокими человеческими качествами должна была обладать комсомолка Ищенко, чтобы заслужить доверие народа и стать членом правительства.
("Детская литература", 1938)
5."Писатели приехали".
04.10.39
Уважаемый т. Акульшин!
Никогда в жизни я не вычеркивал Вас из какого бы то ни было списка. Скажите человеку, который сказал Вам это, что он обманщик и прохвост.
Однажды, просматривая списки выступающих (за много месяцев), я отметил, что ряд писателей, в том числе и Вы, выступают значительно чаще, чем другие, не менее достойные, которых читатель тоже хотел бы послушать. И посоветовал Бюро пропаганды вовлечь в выступления значительно более широкие силы, с тем чтобы их равномерно использовать, с тем чтобы не создавать "профессионалов" по выступлениям, с тем чтобы со стороны не получалось впечатления, что у Бюро пропаганды есть любимчики и есть обойденные, с тем чтобы советская литература была шире представлена перед читателями.
Вряд ли хоть один советский литератор станет возражать против этого. Не знаю, с какими целями и кому понадобилось извратить истинный смысл моих замечаний. Можете сказать этому человеку, что он человек нечистоплотный.
С товарищеским приветом,
А. Фадеев
"Правда", 25.03.41
"Правда", 23.04.41
Завели знакомство с работниками местной газеты. Они отнеслись к нам по дружески. В газете была напечатана теплая заметка о нашем приезде и о будущих вечерах. Смеялись, когда мы рассказали о своем испуге при встрече с энкаведистом.
— "Вполне законная реакция", — сказал секретарь газеты.
Зрительный зал клуба НКВД в Армавире человек на 500. Сцена небольшая. Публики много. Половина женщин — матери, жены и дети оперативных работников. Есть даже старушки, одетые по деревенски. Чтоб обезопасить себя, мы исключили из своих выступлений всякий политический элемент. Лирика, быт, юмор, шутка — доходят до каждого сердца. Энкаведисты слушали так же хорошо, как интеллигенты, рабочие, служащие, учащаяся молодежь. Нам дружно аплодировали. В антракте окружили плотным кольцом. Излияниям восторгов не было конца. Во втором отделении шумно смеялись. После вечера пообещали прислать справку в гостиницу. И слово сдержали. В справке была отмечена полезность таких вечеров и высокий художественный уровень программы.
Мы связались с местной радио-станцией. Ежедневно в отделе местных новостей сообщалось, где мы сегодня выступаем. В Армавире мы провели 14 вечеров. Все они прошли с большим материальным и художественным успехом. Хаит немедленно все деньги отправлял телеграфом в Москву, оставляя себе гроши. Я большую часть заработка оставлял при себе. Хаит успел переслать своей семье уже больше трех тысяч. Его удивляло, что я держу деньги при себе.
— Неужели ваши домашние не терпят нужды?
— Но нельзя же вдали от Москвы оставаться без копейки... Не забывайте первых дней Краснодара... Всё может случиться.
— Что теперь с нами может случиться? Мы завоевали славу, зарабатываем деньги, о нас пишут и говорят по радио.
— Вот это-то и пугает меня. Не перебарщивайте, Давид Маркович, с рекламой и саморекламой.
Местный партийный комитет решил устроить банкет в нашу честь. В концертном зале партийного дома были накрыты столы на 300 персон. Собрался цвет партии. Сначала говорились речи. Нас благодарили, как писателей, вышедших из народа и несущих свои знания и таланты народу. Мы отвечали благодарственными речами. В литературном отделении были только веселые номера. В заключение я пел под гармонью народные песни и частушки.
За ужином вино лилось рекой. После ужина начались танцы. Хаит объяснялся в любви молодым женщинам, хвастался своими литературными успехами. Нас приглашали почаще приезжать в Армавир. Многие записывали наши адреса, обещая писать.
... О Сочи думали, как о "земле обетованной". Там сняли номер в гостинице на берегу моря... В курортном управлении Хаит договорился о 40 выступлениях по 300 рублей за каждое. На каждого приходилось по 6 тысяч — совсем не плохо. Я уже размечтался, какой справлю костюм, какое куплю пальто, какие приобрету книги.
Утром Хаит пошел получать аванс, но вернулся осунувшийся, зеленый, с газетой в руках. — Мы погибли! — проговорил он и бросил мне последний номер "Правды", где на третьей странице был маленький фельетон "Писатели приехали!". Около ста газетных строк. Подписано Львовым. В фельетоне писалось о "самохвальстве, развязности, очковтирательстве". Нас называли Хлестаковыми. И в тот же день служащий гостиницы подал нам телеграмму из Москвы "Немедленно возвращайтесь". Подпись: Групком "Советский писатель".
В Москве, дома меня встретили слезами. В тот же день пришли знакомые писатели посочувствовать и узнать, что мы сделали предосудительного на Северном Кавказе. Вскоре в групкоме писателей, на 10-м этаже, в Большом Гнездниковском переулке, состоялось общее собрание, на котором нас подвергли жесточайшей критике. Яростнее всех нападал на нас Петр Скосырев. Его выступление было омерзительно подхалимским:
— Всё, что печатается в « Правда», не подлежит критике и сомнению. Своей развязностью в провинции вы бросили тень на всю писательскую общественность!
— Мы не пьянствовали, не занимались воровством, не развратничали . Если нас хвалили, значит, мы заслужили похвал. Мы несли массам радость. Писать о людях, не видя их поступков, просто бесчестно, а поддакивать таким писаниям — просто мерзко! Ваше усердие, товарищ Скосырев, достойно иного применения!
— Я отказываюсь что-либо отвечать на выпад товарища Березова, — крикнул истеричным голосом Скосырев, — если человек осмеливается нападать на "Правду". то вполне заслужил её фельетона!
— Я нападаю не на "Правду" а на фельетониста Львова, который, как вы уверены, не способен на ошибки.
Нам вынесли порицание с предупреждением. В продолжение четырех месяцев мы не могли нигде организовать своего выступления.
(Родион Березов, "По советской провинции". "Новый журнал", N33, 1953. Указал
![[info]](https://l-stat.livejournal.com/img/facebook-profile.gif?v=3){kind=small}
Az Nevtelen)